суббота, 22 мая 2010
kes по-персидски значит "один из", что отдельное среди прочего подобного
вот тебе и къэс адыгэбзэк1э
вот тебе и къэс адыгэбзэк1э
kes по-персидски значит "один из", что отдельное среди прочего подобного
вот тебе и къэс адыгэбзэк1э
вот тебе и къэс адыгэбзэк1э
пятница, 07 мая 2010
В первой половине XVIII века на своем крайне неспокойном в то время Юге Россия опиралась на три реальные военные силы: казаков, калмыков и большую часть кабардинцев, которые нередко совместными действиями предотвращали попытки Турции и ее многочисленных вассалов распространить свое влияние на эту территорию.
Калмыцкий хан Дондук-Омбо, внук знаменитого Аюки, был одним из тех, на кого русское правительство делало особую ставку в борьбе против извечного врага. Будучи еще правителем лишь одного своего улуса Бага-Цохур, Дондук-Омбо женился на кабардинской княжне Джан из рода Атажукиных, именуемой в русских документах «ханшей Джанет». При жизни мужа она пользовалась довольно большими правами и влиянием. И это не удивительно, поскольку Дондук-Омбо, став сначала наместником, а затем и ханом Калмыкии, никогда не церемонился с недовольными тайшами и зайсангами и жестоко расправлялся с ними за малейшую провинность. Его авторитет распространялся и за пределы калмыцких кочевий. Так, например, Дондук-Омбо смело вмешивался в кабардинские междоусобицы и не раз предотвращал столкновения между своим шурином Магометом Кургокиным и другим влиятельным в Кабарде князем Асланбеком Кайтукиным...
После смерти хана осенью 1741 года Джан оказалась перед угрозой лишиться почитания подданных мужа и до конца дней влачить жалкое, в сравнении с былыми годами, существование в роли ханской вдовы, посвятив оставшуюся жизнь воспитанию четверых сыновей. Но не такой оказалась красавица Джанет, чтобы расстаться с властью, к которой уже привыкла. После того как калмыцкие зайсанги в основной своей массе провозгласили наместником ханства Дондук-Даши, брата умершего правителя, а астраханский губернатор Татищев на просьбу Джан посодействовать в провозглашении ханом ее сына Рандула ответил отказом от имени императрицы, ханша решила сама занять престол и стать правительницей Калмыкии, пользуясь поддержкой верных ей зайсангов Бодонга и Арала.
По их совету, Джан отдает приказ устранить своих главных соперников в борьбе за власть и одновременно обращается за поддержкой к Персии. Об этом узнают в Петербурге, но правительство, учитывая верную службу России покойного мужа ханши и ее братьев-кабардинцев, прощает заговорщицу и даже определяет ей пожизненное жалование и оставляет за ней улус Дондук-Омбо. Высокомерной Джанет показалось, что этого слишком мало. С сыновьями, верными зайсангами, в сопровождении нескольких тысяч калмыков она бежит в Кабарду. Здесь ханша попыталась вовлечь в борьбу за власть в Калмыкии кабардинских князей, но те наотрез отказались участвовать в опасной и ненужной им авантюре, предпринятой их властолюбивой сестрой. Совместными усилиями специального посланца губернатора и Магомета Кургокина удалось убедить Джанет вернуться в калмыцкие кочевья. Однако ханша не утратила еще надежду на помощь Персии и потому, уезжая, она оставила в Кабарде Арала с письмом к шаху Надиру. Зайсанг должен был переправить его на персидскую территорию. Но персидский лазутчик, шедший с письмом из Кабарды, был перехвачен в Кизляре, и в Петербурге стало известно содержание послания. В своем письме Джанет призывала шаха прислать к ней войско для борьбы за власть в Калмыкии...
В конце 1743 года ханша с детьми препровождается в Петербург, где она «приняла святое крещение» и получила новое имя, став княгиней Верой Дондуковой, родоначальницей известной в истории России фамилии Дондуковых-Корсаковых. Сыновья ее после крещения были названы Алексеем, Ионой, Петром и Филиппом. Княгиня Вера поселилась на Фонтанке в особняке, подаренном ей императрицей Елизаветой. Вскоре, видимо, не выдержав сырого северного климата, скончались один за другим два младших сына Джанет. Сама же она прожила в Петербурге около двадцати лет...
В Московском музее Пушкина хранится портрет Марии Никитичны Дондуковой-Корсаковой - правнучки калмыка Дондук-Омбо и кабардинки Джан.
Лари Илишкин
Калмыцкий хан Дондук-Омбо, внук знаменитого Аюки, был одним из тех, на кого русское правительство делало особую ставку в борьбе против извечного врага. Будучи еще правителем лишь одного своего улуса Бага-Цохур, Дондук-Омбо женился на кабардинской княжне Джан из рода Атажукиных, именуемой в русских документах «ханшей Джанет». При жизни мужа она пользовалась довольно большими правами и влиянием. И это не удивительно, поскольку Дондук-Омбо, став сначала наместником, а затем и ханом Калмыкии, никогда не церемонился с недовольными тайшами и зайсангами и жестоко расправлялся с ними за малейшую провинность. Его авторитет распространялся и за пределы калмыцких кочевий. Так, например, Дондук-Омбо смело вмешивался в кабардинские междоусобицы и не раз предотвращал столкновения между своим шурином Магометом Кургокиным и другим влиятельным в Кабарде князем Асланбеком Кайтукиным...
После смерти хана осенью 1741 года Джан оказалась перед угрозой лишиться почитания подданных мужа и до конца дней влачить жалкое, в сравнении с былыми годами, существование в роли ханской вдовы, посвятив оставшуюся жизнь воспитанию четверых сыновей. Но не такой оказалась красавица Джанет, чтобы расстаться с властью, к которой уже привыкла. После того как калмыцкие зайсанги в основной своей массе провозгласили наместником ханства Дондук-Даши, брата умершего правителя, а астраханский губернатор Татищев на просьбу Джан посодействовать в провозглашении ханом ее сына Рандула ответил отказом от имени императрицы, ханша решила сама занять престол и стать правительницей Калмыкии, пользуясь поддержкой верных ей зайсангов Бодонга и Арала.
По их совету, Джан отдает приказ устранить своих главных соперников в борьбе за власть и одновременно обращается за поддержкой к Персии. Об этом узнают в Петербурге, но правительство, учитывая верную службу России покойного мужа ханши и ее братьев-кабардинцев, прощает заговорщицу и даже определяет ей пожизненное жалование и оставляет за ней улус Дондук-Омбо. Высокомерной Джанет показалось, что этого слишком мало. С сыновьями, верными зайсангами, в сопровождении нескольких тысяч калмыков она бежит в Кабарду. Здесь ханша попыталась вовлечь в борьбу за власть в Калмыкии кабардинских князей, но те наотрез отказались участвовать в опасной и ненужной им авантюре, предпринятой их властолюбивой сестрой. Совместными усилиями специального посланца губернатора и Магомета Кургокина удалось убедить Джанет вернуться в калмыцкие кочевья. Однако ханша не утратила еще надежду на помощь Персии и потому, уезжая, она оставила в Кабарде Арала с письмом к шаху Надиру. Зайсанг должен был переправить его на персидскую территорию. Но персидский лазутчик, шедший с письмом из Кабарды, был перехвачен в Кизляре, и в Петербурге стало известно содержание послания. В своем письме Джанет призывала шаха прислать к ней войско для борьбы за власть в Калмыкии...
В конце 1743 года ханша с детьми препровождается в Петербург, где она «приняла святое крещение» и получила новое имя, став княгиней Верой Дондуковой, родоначальницей известной в истории России фамилии Дондуковых-Корсаковых. Сыновья ее после крещения были названы Алексеем, Ионой, Петром и Филиппом. Княгиня Вера поселилась на Фонтанке в особняке, подаренном ей императрицей Елизаветой. Вскоре, видимо, не выдержав сырого северного климата, скончались один за другим два младших сына Джанет. Сама же она прожила в Петербурге около двадцати лет...
В Московском музее Пушкина хранится портрет Марии Никитичны Дондуковой-Корсаковой - правнучки калмыка Дондук-Омбо и кабардинки Джан.
Лари Илишкин
Приведем одну из присяг кабардинцев 1779 года. (Пр. №7. Св. 258, лист 451.)
Мы нижепоименованные кабардинского черного народа общество сии клятвенным обещанием обещаемся и клянемся перед святым Кораном всемогущим богом и пророком его Магомедом в том, что, будучи издревле, из самых времен блаженныя и вечно достойные памяти всероссийского государя царя Иоанна Васильевича подданными российскому престолу, хотя и присягали прежде предкам ея императорского величества в верности своей и во исполнение высочайшей их воли и повелений, но каждый раз, забывая воле клятвенного своего обещания, изменили тем своим государям и дерзкими своими поступками оскорбляли их не однажды, отдалились и совсем от подданства, потом раскаявшись во всех тех дерзновениях, в 769 году просили со владельцами самими о принятии себя в вечное подданство всепресветлейшей державнейшей великой государыни нашей императрицы Екатерины Алексеевой и будучи матерного ея величества милосердия прощены во всех наших преступлениях, удостоены в число верноподданных ея сынов, но не на долго и сие ея милость могли мы сохранить в своих сердцах по своим приобыкновенным беспокойствиям, а пренебрегли всеми излияниями на нас не по долгу, а из одной той милости щедротами, многократно дерзали потом прогневлять и оскорблять наглостями своими освещенную ея персону; днако ж долготерпение ея величества столь неограниченно и милость ея столь неизреченна, что всемилостивейшая государыня, воззрев на раскаяние наше благоволила принять нас в 776 году по прежнему в число верноподданных своих рабов со всемилостивейшим прощением всех наших ученных отечеству злодеяний в надежде прямого нашего раскаяния и исправления дерзких наших поступков но что ж мы, недостойные, нарекшись себя рабами, забыв ту ея милость, дерзнули и еще сделать всем своим народом мятеж и бунт по наклонению владельцев в прошедшее лето, в которое распространивши свои дерзости по всей новозаведенной линии, причинили вред, грабеж людям, скота и прочего на знатную сумму и противоборствуя военною рукою, осмелились опровергать премудрые ея императорского величества учреждения и требовать уничтожения крепостей. Оказавшись напоследок и от принадлежности к российскому ея императорского величества престолу, но теперь очутившись в тех дерзновениях против ея императорского величества воли, что все то учинили из одного легкомыслия и признавая себя вечно и верно подданных ея императорского величества и наследника ея рабов, прибегаем и просим во всех тех своих преступлениях прощения и пощады, обещаемся и клянемея всемогущим богом и пророком Магомедом, что хотим и должны служить всепресветлейшей державнейшей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской и любезнейшему ея сыну цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу, законному всероссийского престола наследнику и супруге его благоверной государыне великой княгине Марии Федоровне и благоверным всероссийским князьям Алесандру Павловичу и Константину Павловичу верно и послушно и все повеливания их, чтоб угодно ни было, поставляя за святое правило исполнять беспрекословно со святым благовением и повиновением потщимся и пока живы пребудем, должны добровольно за ея императорского величества и их императорских величеств и отечества, где бы то ни было, чинить везде храброе и сильное супротивление до последней капли крови, и ни в чем поставляемом начальниками и их установлениях противится не будем, обещаясь быть всегда в спокойном пребывании, а если же противу всякого чаяния кто бы такой из нас сыскался, которой бы забыв страх божий, свою собственную совесть и должность верноподданного раба, предпринять что либо противу отечества, или ея императорского величества высочайшей особ вы иселюбезного ея сына и наследника благоверного госудоря цесаревича и великого князя Павла Петровича, також и супруги его благоверной государыни и великой княгине Марии Федоровны и благоверных государей и великих князей Александра Павловича и Константина Павловича или против их высочайших интересов то в таком случае по лучшей нашей совести всякий стараться станет таковое зло предупреждать и в надлежащих местах о том заблаговременно изъявлять, самых же там их зачинщиков зла отрекаться не почитать за наших собратиев, яко вредных и недостойных имени человеческого людей, если же кто из господствующих наших владельцев учинить таковое злоумышление или по крайней мере вознамерился удалиться куда-нибудь от своего места пребывания в другое куда-нибудь жилище или в горы, чтоб тем избегнуть из подданства ея императорского величества, в таком случае отрицаемся от повеления им не входя ни в какое с ними согласие, остаемся на прежних своих местах неподвижными и независящими от их власти, а предавая себя в высочайшее ея императорского величества рассмотрение, ожидать будем всемилостивейшего ея к себе блоговоления и о таковых владельческих предприятиях объявить одолжаемся главному своему начальству. Если мы в малом преступим, то отрекаемся навеки от всевышнего бога и пророка нашего Магомеда и лишаемся как безверные на сем и на будущем веке милости всевышнего бога и великого пророка Магомеда и подвергаем себя вечному проклятию, а сверх того и наказанию непобедимого ея императорского величества оружия.
Во утверждение ж сей нашей клятвы, которую содержать обязуемся вечно свято и ненарушимо, целуем Алкоран и прикладываем вместо печати свои пальцы за себя и за все черного народа общество, которое в том ком доверено. Учинена в лагере при Танбиевых кабаках, на речке Кишпеке, декабря 3 дня 1779 г.
Торжественные присяги даны: владельцами Большой Кабарды (лист 452), владельцами Малой Кабарды (лист 453) и Малой Кабарды черного народа старшинами (лист 454)».
www.balkaria.info/library/b/budaev/opinsk/opins...
Мы нижепоименованные кабардинского черного народа общество сии клятвенным обещанием обещаемся и клянемся перед святым Кораном всемогущим богом и пророком его Магомедом в том, что, будучи издревле, из самых времен блаженныя и вечно достойные памяти всероссийского государя царя Иоанна Васильевича подданными российскому престолу, хотя и присягали прежде предкам ея императорского величества в верности своей и во исполнение высочайшей их воли и повелений, но каждый раз, забывая воле клятвенного своего обещания, изменили тем своим государям и дерзкими своими поступками оскорбляли их не однажды, отдалились и совсем от подданства, потом раскаявшись во всех тех дерзновениях, в 769 году просили со владельцами самими о принятии себя в вечное подданство всепресветлейшей державнейшей великой государыни нашей императрицы Екатерины Алексеевой и будучи матерного ея величества милосердия прощены во всех наших преступлениях, удостоены в число верноподданных ея сынов, но не на долго и сие ея милость могли мы сохранить в своих сердцах по своим приобыкновенным беспокойствиям, а пренебрегли всеми излияниями на нас не по долгу, а из одной той милости щедротами, многократно дерзали потом прогневлять и оскорблять наглостями своими освещенную ея персону; днако ж долготерпение ея величества столь неограниченно и милость ея столь неизреченна, что всемилостивейшая государыня, воззрев на раскаяние наше благоволила принять нас в 776 году по прежнему в число верноподданных своих рабов со всемилостивейшим прощением всех наших ученных отечеству злодеяний в надежде прямого нашего раскаяния и исправления дерзких наших поступков но что ж мы, недостойные, нарекшись себя рабами, забыв ту ея милость, дерзнули и еще сделать всем своим народом мятеж и бунт по наклонению владельцев в прошедшее лето, в которое распространивши свои дерзости по всей новозаведенной линии, причинили вред, грабеж людям, скота и прочего на знатную сумму и противоборствуя военною рукою, осмелились опровергать премудрые ея императорского величества учреждения и требовать уничтожения крепостей. Оказавшись напоследок и от принадлежности к российскому ея императорского величества престолу, но теперь очутившись в тех дерзновениях против ея императорского величества воли, что все то учинили из одного легкомыслия и признавая себя вечно и верно подданных ея императорского величества и наследника ея рабов, прибегаем и просим во всех тех своих преступлениях прощения и пощады, обещаемся и клянемея всемогущим богом и пророком Магомедом, что хотим и должны служить всепресветлейшей державнейшей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской и любезнейшему ея сыну цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу, законному всероссийского престола наследнику и супруге его благоверной государыне великой княгине Марии Федоровне и благоверным всероссийским князьям Алесандру Павловичу и Константину Павловичу верно и послушно и все повеливания их, чтоб угодно ни было, поставляя за святое правило исполнять беспрекословно со святым благовением и повиновением потщимся и пока живы пребудем, должны добровольно за ея императорского величества и их императорских величеств и отечества, где бы то ни было, чинить везде храброе и сильное супротивление до последней капли крови, и ни в чем поставляемом начальниками и их установлениях противится не будем, обещаясь быть всегда в спокойном пребывании, а если же противу всякого чаяния кто бы такой из нас сыскался, которой бы забыв страх божий, свою собственную совесть и должность верноподданного раба, предпринять что либо противу отечества, или ея императорского величества высочайшей особ вы иселюбезного ея сына и наследника благоверного госудоря цесаревича и великого князя Павла Петровича, також и супруги его благоверной государыни и великой княгине Марии Федоровны и благоверных государей и великих князей Александра Павловича и Константина Павловича или против их высочайших интересов то в таком случае по лучшей нашей совести всякий стараться станет таковое зло предупреждать и в надлежащих местах о том заблаговременно изъявлять, самых же там их зачинщиков зла отрекаться не почитать за наших собратиев, яко вредных и недостойных имени человеческого людей, если же кто из господствующих наших владельцев учинить таковое злоумышление или по крайней мере вознамерился удалиться куда-нибудь от своего места пребывания в другое куда-нибудь жилище или в горы, чтоб тем избегнуть из подданства ея императорского величества, в таком случае отрицаемся от повеления им не входя ни в какое с ними согласие, остаемся на прежних своих местах неподвижными и независящими от их власти, а предавая себя в высочайшее ея императорского величества рассмотрение, ожидать будем всемилостивейшего ея к себе блоговоления и о таковых владельческих предприятиях объявить одолжаемся главному своему начальству. Если мы в малом преступим, то отрекаемся навеки от всевышнего бога и пророка нашего Магомеда и лишаемся как безверные на сем и на будущем веке милости всевышнего бога и великого пророка Магомеда и подвергаем себя вечному проклятию, а сверх того и наказанию непобедимого ея императорского величества оружия.
Во утверждение ж сей нашей клятвы, которую содержать обязуемся вечно свято и ненарушимо, целуем Алкоран и прикладываем вместо печати свои пальцы за себя и за все черного народа общество, которое в том ком доверено. Учинена в лагере при Танбиевых кабаках, на речке Кишпеке, декабря 3 дня 1779 г.
Торжественные присяги даны: владельцами Большой Кабарды (лист 452), владельцами Малой Кабарды (лист 453) и Малой Кабарды черного народа старшинами (лист 454)».
www.balkaria.info/library/b/budaev/opinsk/opins...
вторник, 04 мая 2010
Справочник: Государственные архивы Кабардино-Балкарской республики. Путеводитель. 2005
Раздел: ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КАБАРДИНО-БАЛКАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
ЛИЧНЫЕ ФОНДЫ
Постоянный адрес: guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=21...
Фондообразователь Название Кумыков Туган Хабасович
Крайние даты
Номер фонда Ф. Р-1225
Объем 870 ед. хр.
Крайние даты 1948-1998 гг.
Справочный аппарат оп. 1-2
Историческая справка
Т. X. Кумыков (1927) - доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки КБАССР, заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой истории КБГУ.
Аннотация
Документы творческой деятельности Т. X. Кумыкова.
Автореферат кандидатской диссертации "Земельные отношения в Кабарде в первой половине XIX в. и земельная реформа 1863-1869 гг.".
Монографии: "Вовлечение народов Северного Кавказа во всероссийский рынок", "Социально-экономическое развитие Балкарии в первой половине XIX в.", "Хан-Гирей", "Социально-экономическое и культурное развитие Кабарды и Балкарии в XIX в.".
Сборники документов и статей под редакцией Т. X. Кумыкова: "История Кабардино-Балкарской АССР", "Русско-кабардинские торговые связи", "Очерки истории Балкарии", "Торговые связи Кабарды".
Очерки, статьи: "Синопский бой", "Краткий исторический очерк Кабарды", "Развитие культуры Советской Кабардино-Балкарии", "Султан-Бек Абаев", "Адиль-Гирей Кешев", "Исмаил и Сафар-Али Урусбиевы", "Ш. Б. Ногмов", "Расселение кабардинцев и балкарцев", "Присоединение Кабарды и Балкарии к России", "Жизнь и деятельность Хан-Гирея", "Положение казачества в период реформ 60-х гг. XIX в.", "Развитие исторической науки в Кабардино-Балкарии", "Из истории общественной мысли на Северном Кавказе во второй половине XIX в. (Кази Атажукин)", "Жизнь и деятельность Хан-Гирея" (1969), "Восстание декабристов", "Новые данные о творческой деятельности Д. С. Кодзокова", "Страницы дружбы" (К биографии Д. С. Кодзокова), "Исторические взгляды Казы-Гирея", "Шора Бекмурзович Ногмов", "Русско-Турецкая война 1877-1878 гг. и народы Северного Кавказа", "К вопросу о присоединении адыгских земель к России", "Положение казачества в период реформ 60-х гг. XIX в.", "Северный Кавказ в русской литературе и искусстве XIX - XX в.", "Из истории грузино-кабардинских связей в XIX в.", "Проведение земельной реформы в горских районах Северного Кавказа", "Проведение земельной реформы в горских районах Кавказа", "Ш. Б. Ногмов. Очерки о жизни и деятельности", "Изучение дореволюционной истории Кабардино-Балкарии за годы Советской власти", "Дмитрий Кодзоков", "В. Н. Татищев - выдающийся русский историк и просветитель" (1986), "Адыгские просветители о роли России в судьбах народов Северного Кавказа", "Якуб Шарданов", "Магомет, Бекмурза и Батырбек Шардановы", "К вопросу о формировании кабардинской военной интеллигенции" (о генерал-майоре Бегидове - участнике Бородинского боя и Лейпцигского сражения),
"Новое об адыгском просветителе О. Берсееве", "Русское население Кабарды в XVI - начале XX вв.", "Первые русские поселения и крепости на Северном Кавказе", "В. Н. Кудашев", "Нальчик как центр культурно-просветительных учреждений и организаций", "О некоторых концепциях Кавказской войны", "Начало формирования кабардинской учительской интеллигенции", "Памятная записка Т. А. Шипшева о социально-политическом развитии народов Терской области в конце XIX в.", "Культура, общественно-политическая мысль и просвещение Кабарды в XIX в.", "Ерустан Ногмов", "Формирование учительской интеллигенции в Кабарде и Балкарии в конце XIX - начале XX в.", "Школьное образование в казачьих станицах и русских поселках и в слободе Нальчик", "Реальное училище", "Мусульманские школы", "Отечественная война 1812 года и черкесское ополчение ".
Лекции, доклады, выступления. Рецензии, отзывы. Учебные и методические пособия. Блокноты и тетради. Дипломные работы, выполненные студентами КБГУ под руководством Т. X. Кумыкова и отзывы на них.
Документы, собранные Т. X. Кумыковым для своих работ: ведомости Прохладненской, Моздокской, Прохладненской карантинных застав, фотокопии; копии документов из Ставропольского архива по темам "Торговые связи Северного Кавказа в первой половине XIX в.", "Ярмарочная торговля 1847-1852 гг."; копия "Дневника майора Татарова, веденного им в Кабарде в 1761 году", копии очерков Хан-Гирея "Князь Пшьской Аходягоко", "Наезд Кунчука", "Бесльний Абат".
Таблицы, составленные Т. X. Кумыковым. Программы по истории КБАССР.
Переписка Т. X. Кумыкова. Письма Т. X. Кумыкова: П. Акритас, М. М. Блиеву, Т. Д. Боцвадзе, В. Кудашеву, Е. Н. Кушевой, В. П. Невской; письма Т. X. Кумыкову: Е. П. Алексеевой, И. Андронникова, М. Блиева, Т. Д. Боцвадзе, В. Б. Вилинбахова, В. Б. Виноградова, В. Г. Гаджиева, В. К. Гарданова, М. И. Гиоева, Н. П. Гриценко, Р. X. Джанибековой, Б. М. Джимова, В. Дьякова, В. Г. Дядькина, К. Н. Керефова, В. П. Крикунова, Е. Крупнова, Е. Н. Кушевой, К. Лайпанова, А. Магомедова, Е. Д. Налоевой, А. Л. Нарочницкого, В. П. Невской, В. И. Недосекина, А. П. Пронштейна, С. В. Скитского, Н. А. Смирнова, Е. Н. Студенецкой, М. С. Тотоева, Р. У. Туганова, С. А. Чекменева.
guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html;jsessi...
Письма учреждений и организаций.
Документы к биографии Т. X. Кумыкова: автобиографии, служебные удостоверения, фотокопии диплома доктора исторических наук, аттестата, профессора, справка о научно-педагогической деятельности Т. X. Кумыкова.
Документы служебной деятельности: выписки из приказов, заявки, информационные письма, справки, отчеты, протоколы. Документы о Т. X. Кумыкове: статьи, выступления о Т. X. Ку-
мыкове. Рецензии на работы Т. X. Кумыкова. Текст телевизионных передач о Т. X. Кумыкове. Документы о награждении и присвоении почетных званий.
Раздел: ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КАБАРДИНО-БАЛКАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
ЛИЧНЫЕ ФОНДЫ
Постоянный адрес: guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=21...
Фондообразователь Название Кумыков Туган Хабасович
Крайние даты
Номер фонда Ф. Р-1225
Объем 870 ед. хр.
Крайние даты 1948-1998 гг.
Справочный аппарат оп. 1-2
Историческая справка
Т. X. Кумыков (1927) - доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки КБАССР, заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой истории КБГУ.
Аннотация
Документы творческой деятельности Т. X. Кумыкова.
Автореферат кандидатской диссертации "Земельные отношения в Кабарде в первой половине XIX в. и земельная реформа 1863-1869 гг.".
Монографии: "Вовлечение народов Северного Кавказа во всероссийский рынок", "Социально-экономическое развитие Балкарии в первой половине XIX в.", "Хан-Гирей", "Социально-экономическое и культурное развитие Кабарды и Балкарии в XIX в.".
Сборники документов и статей под редакцией Т. X. Кумыкова: "История Кабардино-Балкарской АССР", "Русско-кабардинские торговые связи", "Очерки истории Балкарии", "Торговые связи Кабарды".
Очерки, статьи: "Синопский бой", "Краткий исторический очерк Кабарды", "Развитие культуры Советской Кабардино-Балкарии", "Султан-Бек Абаев", "Адиль-Гирей Кешев", "Исмаил и Сафар-Али Урусбиевы", "Ш. Б. Ногмов", "Расселение кабардинцев и балкарцев", "Присоединение Кабарды и Балкарии к России", "Жизнь и деятельность Хан-Гирея", "Положение казачества в период реформ 60-х гг. XIX в.", "Развитие исторической науки в Кабардино-Балкарии", "Из истории общественной мысли на Северном Кавказе во второй половине XIX в. (Кази Атажукин)", "Жизнь и деятельность Хан-Гирея" (1969), "Восстание декабристов", "Новые данные о творческой деятельности Д. С. Кодзокова", "Страницы дружбы" (К биографии Д. С. Кодзокова), "Исторические взгляды Казы-Гирея", "Шора Бекмурзович Ногмов", "Русско-Турецкая война 1877-1878 гг. и народы Северного Кавказа", "К вопросу о присоединении адыгских земель к России", "Положение казачества в период реформ 60-х гг. XIX в.", "Северный Кавказ в русской литературе и искусстве XIX - XX в.", "Из истории грузино-кабардинских связей в XIX в.", "Проведение земельной реформы в горских районах Северного Кавказа", "Проведение земельной реформы в горских районах Кавказа", "Ш. Б. Ногмов. Очерки о жизни и деятельности", "Изучение дореволюционной истории Кабардино-Балкарии за годы Советской власти", "Дмитрий Кодзоков", "В. Н. Татищев - выдающийся русский историк и просветитель" (1986), "Адыгские просветители о роли России в судьбах народов Северного Кавказа", "Якуб Шарданов", "Магомет, Бекмурза и Батырбек Шардановы", "К вопросу о формировании кабардинской военной интеллигенции" (о генерал-майоре Бегидове - участнике Бородинского боя и Лейпцигского сражения),
"Новое об адыгском просветителе О. Берсееве", "Русское население Кабарды в XVI - начале XX вв.", "Первые русские поселения и крепости на Северном Кавказе", "В. Н. Кудашев", "Нальчик как центр культурно-просветительных учреждений и организаций", "О некоторых концепциях Кавказской войны", "Начало формирования кабардинской учительской интеллигенции", "Памятная записка Т. А. Шипшева о социально-политическом развитии народов Терской области в конце XIX в.", "Культура, общественно-политическая мысль и просвещение Кабарды в XIX в.", "Ерустан Ногмов", "Формирование учительской интеллигенции в Кабарде и Балкарии в конце XIX - начале XX в.", "Школьное образование в казачьих станицах и русских поселках и в слободе Нальчик", "Реальное училище", "Мусульманские школы", "Отечественная война 1812 года и черкесское ополчение ".
Лекции, доклады, выступления. Рецензии, отзывы. Учебные и методические пособия. Блокноты и тетради. Дипломные работы, выполненные студентами КБГУ под руководством Т. X. Кумыкова и отзывы на них.
Документы, собранные Т. X. Кумыковым для своих работ: ведомости Прохладненской, Моздокской, Прохладненской карантинных застав, фотокопии; копии документов из Ставропольского архива по темам "Торговые связи Северного Кавказа в первой половине XIX в.", "Ярмарочная торговля 1847-1852 гг."; копия "Дневника майора Татарова, веденного им в Кабарде в 1761 году", копии очерков Хан-Гирея "Князь Пшьской Аходягоко", "Наезд Кунчука", "Бесльний Абат".
Таблицы, составленные Т. X. Кумыковым. Программы по истории КБАССР.
Переписка Т. X. Кумыкова. Письма Т. X. Кумыкова: П. Акритас, М. М. Блиеву, Т. Д. Боцвадзе, В. Кудашеву, Е. Н. Кушевой, В. П. Невской; письма Т. X. Кумыкову: Е. П. Алексеевой, И. Андронникова, М. Блиева, Т. Д. Боцвадзе, В. Б. Вилинбахова, В. Б. Виноградова, В. Г. Гаджиева, В. К. Гарданова, М. И. Гиоева, Н. П. Гриценко, Р. X. Джанибековой, Б. М. Джимова, В. Дьякова, В. Г. Дядькина, К. Н. Керефова, В. П. Крикунова, Е. Крупнова, Е. Н. Кушевой, К. Лайпанова, А. Магомедова, Е. Д. Налоевой, А. Л. Нарочницкого, В. П. Невской, В. И. Недосекина, А. П. Пронштейна, С. В. Скитского, Н. А. Смирнова, Е. Н. Студенецкой, М. С. Тотоева, Р. У. Туганова, С. А. Чекменева.
guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html;jsessi...
Письма учреждений и организаций.
Документы к биографии Т. X. Кумыкова: автобиографии, служебные удостоверения, фотокопии диплома доктора исторических наук, аттестата, профессора, справка о научно-педагогической деятельности Т. X. Кумыкова.
Документы служебной деятельности: выписки из приказов, заявки, информационные письма, справки, отчеты, протоколы. Документы о Т. X. Кумыкове: статьи, выступления о Т. X. Ку-
мыкове. Рецензии на работы Т. X. Кумыкова. Текст телевизионных передач о Т. X. Кумыкове. Документы о награждении и присвоении почетных званий.
понедельник, 03 мая 2010
Мы застали в пристани десять судов из Константинополя и многих из числа наших друзей, к большому удовольствию нашему. Менгли-Герай вел 3,000 человек из Боздуков в поход астраханский, по окончании которого он им дал юрт в черкесских горах Обур, где они и остались 15. Это народ храбрый, говорящий по абхазски и по черкесски. Гора Обур отделяет абхазских Боздуков от черкесских; расстояние между ними составляет три перехода. Они крадут друг у друга детей и продают их. Два дня ходьбы далее к западу, по морскому берегу, находятся развалины древнего замка Субиш (Osowish), где мы провели ночь, как гости. Обитатели делают луки и стрелы; бек их имеет под своим начальством 3,000 человек вооруженных ружьями; пристань замка называется крепость Субиш (Girmen Sowish). В горах водятся в большом числе медведи, лисицы, шакалы и бекасы (woodcocks). Этот абхазский народ странным образом хоронит своих беков тело усопшего кладут в деревянный ящик, который прикрепляется к ветвям высокого дерева; над головою в ящике оставлено отверстие, дабы бек мог, как они говорят, видеть небо: пчелы же входят в ящик и делают мед, совершенно покрывая находящийся в ящике труп. Когда же наступает время, они отворяют ящик, вынимают из него мед и продают его: поэтому надобно быть весьма осторожным при покупке меда у Абхазов. Купивши тут еще несколько мальчиков, мы шли два дня в западном направлении до племени Ашегали (Ashagali) беки которых могут выступить в поход с 2,000 храбрых мужей; но все они такие воры, что Абхазы сами их боятся. Здесь также находятся [179] развалины замка, возле которого пристань Ашегали 16, куда приходят много судов из Каффы и Тамани, которые однако тут не могут зимовать. На расстоянии дня ходьбы, далее к западу, находится принадлежащая Ашегали деревня А'атима, где среди их много мусульман из числа Абхазов топханаских (of Topkhanah). Земля Черкесов отстоит отсюда на день ходьбы. Два дня ходьбы далее обитает племя Суксу; их бекам подчинены 3,000 вооруженных мужей; они имеют лошадей высокой породы. Пристань называется Гардена 17. Река Сук не представляющая брода, вытекает из гор Черкесии и изливается в Черное море; между ними встречается несколько богачей. Два дня пути далее жилища племени Кютасси, 7,000 вооруженных мужей под своими беками. У них магазины покрытые рогожками и в гавани их мы застали много судов из Каффы и Тамани. Мы встретились с некоторыми знакомыми нашими из Крыма, так как всадники сего края находятся в постоянных сношениях с Черкесиею. По причине легкости сообщений народ тут богат; они также сеют рожь, тогда как прочие Абхазы сеют пшено, которое дает стократную жатву. Дома Кютасси крыты камышом; группа, состоящая из десяти домов, называется кабак, который окружен стеною подобно замку. Собаки сторожат эти кабаки подобно львам, по необходимости, так как все их жилища находятся в лесах и каждая деревня опасается другой. В соседстве Кютасси обитают Шаны из Черкесов 18, отделенные от первых одной только горой и расстоянием одного дня ходьбы; они говорят по черкесски. И так, страна Абхазов пролегает от Фазиса, вдоль по морскому берегу, на протяжение сорока дней в длину, при ширине от пяти дней до одного, каково [180] действительно расстояние между абхазскими Кютасси и черкесскими Шана. Этим 40 дням соответствуют 40 широких рек, берущих свое начало из гор пролегающих между Абхазиею и Черкесиею и изливающихся в Черное море. Всего 70 высоких гор и 2,000 деревень, о которых ничего не могу сказать, так как я в них не бывал. В этой стране вообще обитают до 100,000 человек, без законов и веры, которые однако убивают тех, кто их называет неверными; когда же их называют мусульманами, они очень рады, и если действительно становятся такими, то отличаются своим усердием к вере. Они суть весьма дикий и буйный народ и принадлежат, как потомки Абазы, к племени арабских Корейшитов.
К горным племенам абхазским принадлежат: Псху (Posukhi), 7,000 буйных мужей; Ахчисы (Akhchissi) 10,000, Беслеб, 7,500 человек, народ храбрый; Мункеллебе, 30,000 человек; Убыхи (Waipigha), 1,000; Чаграй, (Jaghras) [181] 800 слабых людей; Ала-Корейш, 500 человек; Чичакорес, 3,000; Мача, 2,000; Панчареш, 4000. Эти 10 буйных племен никогда не смешиваются с прибрежными Абхазами, из которых самые лучшие и храбрые суть Садаша. Всего в горах и в побережье считают 25 племен.
Образцы абхазского языка.
1, иф; 2, веба; 3, ихба; 4, бешна; 5, хоба; 6, фиба; 7, безба; 8, аба; 9, шеба; 10, зоба; 11, акзоба; 12, вебазоба. Приди, вай; иди, учи; садись, отуй; вставай, окил; не уходи, омчин; мальчик, ариш; я хожу, сичаб; женщина, абгареш; я не ухожу, сикиджан; почему, узу; 19.
Образцы языка Садаша Абхазов.
1, ве; 2, тока; 3, ситге; 4, пали; 5, ашу; 6, корн; 7, ипли; 8, огга; 9, ипфи; 10, зу; 11, везу; 12, токазу. Хлеб, саха (sakha); мясо га (gha); вода, бери; сыр, фе (feh); творог, чева; груша, ха (kha); виноград, мосу; винные ягоды, лахмарг: каштаны, акшу; соль, лака; садись, отуз; вставай, одето; не уходи, омке; я хожу, сику; куда идешь, сиокен; я занят, я ухожу, суву, шакаг сику; приведи деву, зиндже доко; я не нашел девы, но мальчика, зиндже докалмет зени охад и проч.
Тут в употреблении много других языков и наречий, но я привел лишь несколько слов мною изученных в продолжение моих путешествий и написал [182] их как знал; но не так как они произносятся, потому что произношение очень трудно и похоже на щебетание птиц. Для обращения с ними потребно не мало ума и рассудительности; но чужестранец, который не совершенно безграмотен и желает путешествовать без неприятностей, должен настолько понимать различные языки, чтобы различать: хотят ли ему вредить или помочь, предлагают ли ему кусок хлеба или пощечину. Пословица гласит: люди говорят так как понимают, а потому весьма полезно изучать языки, дабы не уронить себя в обществе людей; такой человек удобно путешествует по чужим странам и возвращается благополучно восвояси.
Мы оставили гавань Кютасси и, по истечении двух дней плавания берегом, прибыли к замку Анапы. Говорят что Александр Македонский, получивши от Бога приказание построить стену Гог и Магог и прибывши к этому месту, до такой степени был восхищен его климатом и положением, что здесь воздвиг замок пятиугольный из огромной величины (Shedadi, чорт) камней: зала дивана была вымощена яхонтом, изумрудом, бирюзою и сердоликом, а по сему самому замок был назван Кеверпай Анапай. Впоследствии им овладели Генуэзцы и когда Тимур разорил города Дадиана, Гешдек и другие города, всего до 700, в своем походе против Тохтамыша, владетеля Крыма, он также разрушил предместье замка анапского, но замок был пощажен. В царствование султана Баязеда (Могаммеда) II, Кедук Ахмед паша, командовавший экспедициею против Каффы, взял также этот замок у Генуэзцев и оставил в нем гарнизон. Замок лежит при оконечности мыса, отделяющего область Абхазов от Черкесии, на глинистой скале; он крепок, но не имеет гарнизона и неоднократно был разграблен донскими казаками. Вне замка находятся 150 хат, построенных из камыша: деревня эта называется Кабак. К северу от замка находятся анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо этих гор, которые пролегают до жилищ азовских казаков. Анапский замок хорошо построен и так хорошо сохранился, как будто постройка его только что была окончена. По описанию [183] Демир-оглу Осман паши Анапа резиденция воеводы санджакства Таманского в провинции Каффинской. Жители, называемые Шефаки, платят десятину только тогда, когда их к тому принуждают и вообще очень склонны к мятежам; число их не превышает 300 душ. Замок этот имеет большую гавань, в которой 1000 судов, связанных вместе канатом, могут стоять в безопасности. Гавань эта защищена против ветров дующих с какой бы то ни было стороны. Подобного порта более нет на Черном море; некогда тут собирали род жемчуга, и раковины теперь еще лежат на берегу — вторая причина по которой замок был назван Кеверган (алмазная руда). Русские тут ежегодно пристают и собирают жемчужные раковины.
Если бы этот замок был приведен в хорошее состояние и снабжен достаточным гарнизоном, то было бы не трудно удержать всех Абхазов и Черкесов в совершенном повиновении. Ногаи также привозят товары в эту гавань без малейшего препятствия.
К горным племенам абхазским принадлежат: Псху (Posukhi), 7,000 буйных мужей; Ахчисы (Akhchissi) 10,000, Беслеб, 7,500 человек, народ храбрый; Мункеллебе, 30,000 человек; Убыхи (Waipigha), 1,000; Чаграй, (Jaghras) [181] 800 слабых людей; Ала-Корейш, 500 человек; Чичакорес, 3,000; Мача, 2,000; Панчареш, 4000. Эти 10 буйных племен никогда не смешиваются с прибрежными Абхазами, из которых самые лучшие и храбрые суть Садаша. Всего в горах и в побережье считают 25 племен.
Образцы абхазского языка.
1, иф; 2, веба; 3, ихба; 4, бешна; 5, хоба; 6, фиба; 7, безба; 8, аба; 9, шеба; 10, зоба; 11, акзоба; 12, вебазоба. Приди, вай; иди, учи; садись, отуй; вставай, окил; не уходи, омчин; мальчик, ариш; я хожу, сичаб; женщина, абгареш; я не ухожу, сикиджан; почему, узу; 19.
Образцы языка Садаша Абхазов.
1, ве; 2, тока; 3, ситге; 4, пали; 5, ашу; 6, корн; 7, ипли; 8, огга; 9, ипфи; 10, зу; 11, везу; 12, токазу. Хлеб, саха (sakha); мясо га (gha); вода, бери; сыр, фе (feh); творог, чева; груша, ха (kha); виноград, мосу; винные ягоды, лахмарг: каштаны, акшу; соль, лака; садись, отуз; вставай, одето; не уходи, омке; я хожу, сику; куда идешь, сиокен; я занят, я ухожу, суву, шакаг сику; приведи деву, зиндже доко; я не нашел девы, но мальчика, зиндже докалмет зени охад и проч.
Тут в употреблении много других языков и наречий, но я привел лишь несколько слов мною изученных в продолжение моих путешествий и написал [182] их как знал; но не так как они произносятся, потому что произношение очень трудно и похоже на щебетание птиц. Для обращения с ними потребно не мало ума и рассудительности; но чужестранец, который не совершенно безграмотен и желает путешествовать без неприятностей, должен настолько понимать различные языки, чтобы различать: хотят ли ему вредить или помочь, предлагают ли ему кусок хлеба или пощечину. Пословица гласит: люди говорят так как понимают, а потому весьма полезно изучать языки, дабы не уронить себя в обществе людей; такой человек удобно путешествует по чужим странам и возвращается благополучно восвояси.
Мы оставили гавань Кютасси и, по истечении двух дней плавания берегом, прибыли к замку Анапы. Говорят что Александр Македонский, получивши от Бога приказание построить стену Гог и Магог и прибывши к этому месту, до такой степени был восхищен его климатом и положением, что здесь воздвиг замок пятиугольный из огромной величины (Shedadi, чорт) камней: зала дивана была вымощена яхонтом, изумрудом, бирюзою и сердоликом, а по сему самому замок был назван Кеверпай Анапай. Впоследствии им овладели Генуэзцы и когда Тимур разорил города Дадиана, Гешдек и другие города, всего до 700, в своем походе против Тохтамыша, владетеля Крыма, он также разрушил предместье замка анапского, но замок был пощажен. В царствование султана Баязеда (Могаммеда) II, Кедук Ахмед паша, командовавший экспедициею против Каффы, взял также этот замок у Генуэзцев и оставил в нем гарнизон. Замок лежит при оконечности мыса, отделяющего область Абхазов от Черкесии, на глинистой скале; он крепок, но не имеет гарнизона и неоднократно был разграблен донскими казаками. Вне замка находятся 150 хат, построенных из камыша: деревня эта называется Кабак. К северу от замка находятся анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо этих гор, которые пролегают до жилищ азовских казаков. Анапский замок хорошо построен и так хорошо сохранился, как будто постройка его только что была окончена. По описанию [183] Демир-оглу Осман паши Анапа резиденция воеводы санджакства Таманского в провинции Каффинской. Жители, называемые Шефаки, платят десятину только тогда, когда их к тому принуждают и вообще очень склонны к мятежам; число их не превышает 300 душ. Замок этот имеет большую гавань, в которой 1000 судов, связанных вместе канатом, могут стоять в безопасности. Гавань эта защищена против ветров дующих с какой бы то ни было стороны. Подобного порта более нет на Черном море; некогда тут собирали род жемчуга, и раковины теперь еще лежат на берегу — вторая причина по которой замок был назван Кеверган (алмазная руда). Русские тут ежегодно пристают и собирают жемчужные раковины.
Если бы этот замок был приведен в хорошее состояние и снабжен достаточным гарнизоном, то было бы не трудно удержать всех Абхазов и Черкесов в совершенном повиновении. Ногаи также привозят товары в эту гавань без малейшего препятствия.
ЧЕЛЕБИ, ЭВЛИЯ
www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/CH...
Эвлия неоднократно указывает как на одного из своих предков, на шейха Ахмеда Иесова, названного Турком-Турок, который, живя в Хорасане, послал своего ученика, славного Хаджи-Бекташа (бекташия?) к султану Орхану. Мать Эвлии, родом из Абхазии, будучи еще девицею, была послана, вместе с братом, султану Ахмеду, который, взяв мальчика в число своих пажей, подарил сестру его Могаммед-Дервишу, голове цеха золотых дел мастеров. Брат ее, получивший имя султана и прозвание Мелек (ангел), известен в истории как великий везир — Мелек-Ахмед-паша (абхазец?); в его то свите Эвлия совершил большую часть его странствий.
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi6/text2.phtml...
Итак, полное имя нашего автора — Эвлия ибн Дервиш Мохаммед Зилли, но обычно его называют Эвлия Челеби или Эвлия Эфенди. Оба эти термина в Турции первоначально употреблялись по отношению к высшему мусульманскому духовенству, но позднее стали распространяться на государственных служащих и интеллигенцию. Термин «челеби» допустимо переводить как «господин». Английский специалист по истории Византии Стивен Рансимен предположил, что «челеби» «наиболее точно можно было бы перевести словом «джентльмен» (Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году — М., 1983 — С. 51.).
По всей видимости, род Челеби происходил из Кютахьи, города в западной части Анатолии, а вскоре после того, как Константинополь в 1453 г. был завоеван турками и переименован в Стамбул, его предки переезжают туда. Среди своих возможных предков Эвлия называет известного философа-мистика Ахмеда Йесеви, а также Хаджи Бекташа — основателя одного из течений в суфизме. Однако вероятность родства в обоих случаях весьма сомнительна, т.к. Эвлия Челеби не приводит никаких доказательств. Ближайшие родственники Эвлии по отцовской линии были истинными «воителями веры». Его дед, Демирджи-оглу Кара Ахмед бей, жил во время правления султана Мехмеда Фатиха («Завоевателя»), был знаменосцем, участвовал во взятии Константинополя, а также во многих других военных кампаниях. По словам Эвлии, он умер в возрасте 147 лет. Отец Эвлии Челеби, Дервиш Мохаммед Зилли, был старшиной цеха ювелиров, сопровождал султана Сулеймана I Великолепного в Белград, на Родос, присутствовал при взятии Кипра и умер в 1648 г. в возрасте 117 лет.
О матери нам известно немногое: Эвлия не назвал даже ее имени, упомянув лишь о том, что она происходила из кавказского племени абхазов, была привезена во время правления султана Ахмеда I (1603-1617) в Стамбул и выдана замуж за «дворцового ювелира» Дервиша Мохаммеда Зилли.
Среди других ближайших родственников следует назвать его дядю с материнской стороны Мелек-Ахмед-пашу, под покровительством которого Эвлия Челеби проделал многие из [187] своих путешествий. Эвлия упоминает также своего брата Махмуда и сестру Инал.
www.vostlit.info/Texts/rus7/Celebi/vved.phtml?i...
ЭВЛИЯ ЧЕЛЕБИ
КНИГА ПУТЕШЕСТВИЙ
СЕЙАХАТНАМЕ
Рассказ о постройках города Бахчисарая
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi2/frametext61...
Вода и воздух здесь прекрасны, климат здесь умеренный, вследствие чего влюбленные и возлюбленные здесь стройные и красивые, а тела их мягкие, как мочка уха. Большая часть красавиц и луноликих гулямов - черкесы и абхазы, ляхи, московы и русы. Однако грузин мало.
Уведомление об именах невольников, носящих кольцо в ухе. У невольников много различных имен. Наиболее известные имена невольников следующие: Тимурша, Яшарша, Баизбай, Колечбай, Лячин ...
Сообщение о подчиненности беев черкесских государств Кефе
В эпоху Селим-хана Второго Осман-паша, сын Оздемира, в 991 году ( 1580-е?) 20 пошел на Ширван и Шемаху через Черкесстан 21 и подчинил местных беев Кефинскому эйялету, взяв у них заложников. И сам он оставил в залог кабардинскому бею своего сына с рабыней, взял [в жены] девушку из Кабарды и за месяц стал добрым родственником в Черкесстане. С 70-ю тысячами черкесских батыров он завоевал Гянджу и Ширван, Шемаху и Тифлис, Туманис и Демир-капу, Ширван и город Серир-Алани, город Араши и город Ниязабад, и город Шабурни 22. Короче говоря, он взял 76 великих городов вместе с черкесскими беями и беями падишаха Дагестана. Он сделал Искендер-бея из беев Кабарды пашой Кефе, заселил остров Тамань черкесским народом, и казаки, азовские неверные, потеряли возможность выходить в Черное море. Всего от острова Тамань на восток, на 70 дней пути вплоть до горы Эль-Бурз 23 [располагаются владения] черкесских беев с ежегодным жалованием. Если род Османов идет в поход, они идут в поход с кефинским пашой. Вместо ежегодного жалования они берут одежду и войлок, луки и ружья, порох и свинец, астар 24, парчу и саржу. Они под рукой османцев. Их назначение и отстранение во власти Османов. Если какой-нибудь бей умрет, его место занимает его сын или кто-нибудь достойный из его родственников. Но у них нет бунчука, санджака, байрака и барабана со знаменем. Хотя барабанщики имеются. Со времен Османа-паши, сына Оздемира, они очень послушны и покорны роду Османов.
В 1031 году 25, во время похода на Хотин 26 султана Османа из рода Османов 27, вышеупомянутым черкесским беям кефинские дефтердары прекратили выплачивать жалование. С тех пор они, хотя и не бунтуют, но и не проявляют покорности, службы военной не несут, но иногда приходят к крымским ханам и по некоторым делам обращаются. Однако по доброй памяти это войско Черкесстана без фуража следовало бы содержать. Они не принадлежат к мусульманской, и ни к какой другой вере. Но да сделает Бог их многочисленными, эти горцы обладают прекрасными сердцами. Они не знают, что такое мусульманство, и что такое неверие, однако не препятствуют распространению [мусульманства]. Вот такие это странные люди.
Описание каза Кефинского эйялета
Вместе с Кефе каза всего 7. Во-первых, Татский иль, [затем] Балаклава, Судак, Мангуп, Керш, Тамань, Темрюк, Азак. И всего 8 воеводств в этих каза. Налоги с этих воеводств собирает паша. Он ходит в поход с 3 тысячами воинов. А если черкесские беи будут подчиняться древним законам, получится 20 тысяч воинов, да увеличит Бог их число.
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi2/frametext64...
Книга путешествий
Публикация 1872 г.
Неудачная осада Азова Турками в 1641 году, и занятие ими крепости по оставлении оной Козаками.
Отрывок этот переведен иною с переведенного бароном Гаммером на английский язык турецкого сочинения Эвлия-эфенди, путешественника ХVII века (Narrative of travels in Europe, Asia and Afrika by Evliya Efendi etc. London. II, 1850. p. 59-67).
Так как Эвлия, во время осады Азова морскими и сухопутными силами Порты, находился, в качестве муэдзина в свите главноначальствующего Дели-Гуссейн-паши, и тут говорит о событиях,
Когда я, убогий Эвлия, находился при конийском аге янычар в Анапе 1, султанский флот, явясь в Черное море, стал на якоре в тамошнем порте. Постояв там трое суток, в течение коих прибыли все малые суда, оставленные назади, корабли запаслись водою. С агою конийским я поднес некоторые подарки каймакаму янычар-аги. За тем представился господину великому адмиралу Дели-Гуссейн-паше, который назначил мне палатку и ежедневный корм, избрав меня своим муэдзином, и поместил на галере своего интенданта (Kiaya-weli). На следующий [162] день, 12 шабана 1053 года 2 падишахский флаг был поднят и в полдень, по пушечному выстрелу, в знак, что флот снимался, мы оставили Анапу и направили свой курс к Азову.
По покорении Багдада, Мурату IV оставалось только овладеть Мальтою, но он скончался во время приготовлений к этой великой экспедиции: во флоте, который снаряжался для нее, находилось два огромных корабля в 300 пушек, названных Кара-маона 3.
По смерти султана неверные повсюду поднимали головы против Отоманской империи и крымский хан донес Кара-Мустафа-паше, великому везиру султана Ибрагима, что Русские напали на крымские и азовские области и их опустошали, и что сто тысяч Козаков овладели даже Азовом после сорокадневной осады. Восемьдесят тысяч из ших там осталось, прочие же, на полтораста чайках, разоряли берега Черного моря 4.
По получении таких известий в Константинополе султанские фирманы были обнародованы по всей Румелии. Ходжа-Гурджи -Канаан-паша, очаковский губернатор и губернатор Румелии окружили крепость азовскую с двадцатью осьми санджак-беками, сорока тысячами буджакских Татар, сорока тысячами неверных Молдован и Валахов и двадцатью тысячами Трансильванцев. С морской стороны стал султанский флот, состоявший из ста-пятидесяти галер, стольких же фрегатов, двухсот чаек и карамурзалей 5, всего четыреста судов, которые, взяв с собою сорок тысяч человек, снялись в анапском порте, минули устье Кубани и кре пость таманскую: на левой стороне остались Крым и мыс Килисседжик, на правой противуположной стороне— мыс Чука (Chucka), на полуострове Тамани. Расстояние между обоими пунктами не превышает одной мили, а за проливом находится море, называемое Азовским. Мы вошли в него при благоприятном ветре и бросили якоря в порте Белосарайском 6. Здесь аммуниция и провизия были нагружены на маленькие суда, называемые сандалами, саколевами, сарбунами и тунбазами 7 и отправлены тридцать миль далее, к крепости Азову, поелику галеры и чайки, для коих необходимо пять футов воды, тут не могут плавать на глубине, которая не превышает двух или трех футов. Белосарай, лежащий на западной оконечности степи Гейтат 8, местность пустынная, но по прибытии войска и флота много было построено балаганов для людей и для багажа, так что тут возник большой город, как бы предместье Азова. Сюда то прибыли из Черкесии, приписной к кафинскому округу, воины из колен: Джегаки (Shagak), Джане (Shana), Мохош (Meshukh), Тагаур (Takafer), Бездух (Bozuduk), Булуктай (Pultuktai), Хатукай (Khatukai), Кабарда (Kabartai) 9, да владетеля Дагестана, Шамхал-султана, сорок [163] тысяч человек отборного войска, с семи тысячами подвод, послуживших для транспорта части аммуниции и провизии к Азову.
1. Не много выше (р. 38). Эвлия приводит предание, по которому крепость Анапа построена Александром Великим, прибывшим в эту местность, когда был занят сооружением стены для охранения своих владении против народов Гог и Магог.
Известно, что магометане, подобно христианам и евреям, первоначально отыскивали эту стену на Кавказе, но потом, когда с ним ближе познакомились, передвинули ее к Уралу и Алтаю, а наконец, когда и эти хребты соделались для них доступными, отождествили ее с знаменитою китайскою стеною.
Что впрочем прежнее мнение имело еще приверженцев гораздо позже, показывает нам не только приведенная заметка турецкого путешественника, но также следующий отрывок из путевых записок, его современника казанца Василия Гагары, (Временник Моск. Общ. Ист. и Древн. 1851, Иерусал. хожд. р. 14): «Да в той Грузинской земле есть межь великих гор щели, а в техь щелях заключены Александром Македонским звери Гохи и Магохи железными враты, кои нисаны в Апокалипсисе; они выдут при последнем времени, и пр.»
«Анапа», продолжает Эвлия, «принадлежала затем Генуэзцам и не могла быть взята Тамерланом, когда он, в своем походе против Тохтамыша, простер свое оружие до нее, разоривши города Дадиана, Геждек (Heshdek?) и другие, всего 700».
Крепость наш путешественник застал без гарнизона, но еще так хорошо сохранившеюся, как будто бы только что была построена; возле ней была деревня «Кабак», состоявшая из 150 домов. Наконец еще замечает, со слов «Демир-оглу-паши», что Анапа была резиденция «воеводы» санджака таманского кафинской области; что жители города принадлежали к племени Шефаки и были всегда готовы к возмущению; что порт анапский считался лучшим на Черном море и что Русские часто к нему приставали для ловли жемчужных раковин, действительно тут добываемых, почему и крепость была прозвана «Кеверган» (копь алмазов). Впрочем Эвлия заметил сам выше, что именем своим «Kevherpai Anapei» крепость по мнению других, обязана была яхонтам, изумруду, бирюзе и сердоликам, которыми вымощен был диван александровской крепости.
Из устава Officii Gazariae 1449 года мы усматриваем, что Генуэзцы имели не консула, но президента или коменданта в Анапе, которая в их актах и картах именуется «Мара» или «Мараriо.»
9. По Гаджи-Халфе, приведенном Березиным (Нашествие Батыя и пр. в Ж. М. Н. Просв. 1855, V. р. 101) Черкесы были подвластны 11 кабкам, или князьям, из коих впрочем трое не имели ничеи о общего с Отоманскою Портою, а именно: Тамань, Темрюк и Джегаки, исповедовавшие христианскую веру. Ислама придерживались остальные «восемь»: из коих однако, не знаю почему, исчислены только следующие семь: Большой Джане, Малый Джане, Бундук, (Бзедух), Хатукай, Булуктай, Бестени (Бисленей) и Кабарда (не две ли Кабарды: большая и малая?). Им соответствуют имена Черкесских колен, исчисленных нашим автором, если исключить первое, т. е. Джегаки, или «прибрежных», которые в то время могли отчасти уже исповедовать учение лже-пророка и тем охотнее принять участие в походе против Азова, свидетельствуемое нашим муэдзином.
10. Как всегда в подобных случаях, современники расходятся в мнениях касательно количества турецкой армии при осаде Азова. По показанию Козаков она состояла из 240,000 человек; по отписке московских переводчиков, находившихся в Константинополе — из 150,000. Вице-адмирал Крюйс, приведенный Леонтьевым (I и 488) считает 20,000 яничар, столько же спагов, 50,000 крымских Татар, 10,000 Черкесов, большое число Молдован и Валахов, с флотом состоявшим из 45 галер со многими меньшими судами. Как бы то ни было, числа приведенный нашим писателем-очевидцем, показывают , что Гаммер (1. с.) напрасно верил официальным турецким источникам, что в походе участвовало только несколько тысяч янычар и 38 галер.
Гарнизон крепости состоял, по Крюйсу же, только из 1,400 мужчин и 800 женщин, которые так же храбро защищали крепость, как и их мужья.
Наконец, когда уже никто не сомневался в невозможности овладеть замком, вся армия внезапно решилась снять осаду. Трубы затрубили, артиллерия и аммуниция были нагружены и отправлены в Белосарай, где флот стоял на якоре. Армия пошла разными путями, частью сухим путем, частью морем в Константинополь, частью же чрез кипчакскую степь, перейдя в шесть суток к реке Кубани, в Черкесию, Тамань и Крым некоторые наконец возвратились в свою родину Черкесию северным путем чрез степи Гейгата.
О происхождении Абхазов существует следующее предание. По словам лучших историков, Адам имел первоначально вид настоящего Татарина и, по изгнании из рая, жил с Евою при горе Арафате (A'arafat), близ Мекки, где у них родилось 40,000 детей, которые все похожи были на Татар. Адам, который в раю говорил по-арабски, забыл этот язык, по своем изгнании, и начал [170] говорить по-еврейски, языком сирийским Экили 4 и персидским. Языки эти были в употреблении до Потопа, после которого род человеческий разделился на 72 народа, из которых каждый имел свой особый язык. Изобретателем новых языков был прежде других Эдрис (Энох), который первый писал и сшивал книги, храня их в пирамидах, откуда они после Потопа были взяты философами, которыми таким образом число языков доведено было до 147. Измаил снова открыл языки арабский и персидский, которыми говорили в раю, тогда как Исав ввел турецкий язык, который в употреблении и у Татар; к ним принадлежать: Индийцы (Hind), Синды (Sind), Моган (Mohani), Курды, Мултане, [171] Баниане и 12 народов поклоняющихся огню и говорящих каждый своим языком: Ногаи, Гешдек (Heshdek), Липка, Джагатай, Лезги, Грузинцы, Мингрельцы, Шуршад (Shurshad), Дадиан, Аджикбаш (Ajikbash), Армяне, Греки, Туркмены, Копты, Израильтяне или Жиды. Франки разделились на Французов, Испанцев, Генуэзцев, Португальцев, Венецианцев, Тосканцев, Сербов, Болгар, Кроатов, Итальянцев и проч. Четыре сына Менучера (Menuchehr) древнего персидского царя, бежавшие в направлении к Эрлау (Agra), на вопрос: кто они такие? — отвечали «нас четверо» (men cher is), а потому, по недоумению, их потомки были названы Мадьярами. [172]
К 40 арабским коленам, поселившимся первоначально в Египте, относятся : Могреби, Фец, Меракет, Афену, Майборну, Джичел-хан (Jichel-khan), Асван, Судани, Фунджи, Караманки, Богаски, Мунджи, Берберы, Нубии, Зенджи, Абиссинцы, Гулапши, Алеви, Ромпи, Арабы Иемена, Багдада, Мекки, Медины, Бадиа (Badiah, пустыня) и Оммана. Арабских колен считают 3060; другие же говорят, что их еще более. Главное, благороднейшее и красноречивейшее из них — колено корейшит Гашем; в нем родился Пророк, ради которого Бог сотворил время и пространство, и который называется повелитель Арабов и Персиан. Но пора возвратиться к преданию о происхождения Абхазов. По достоверным известиям, во время халифата Омара, около 25 года геджры, некто из Арабов, по имени Баша-Мелек, был владетелем Ятреба, Басы (Batha, ср. Dozy, Мекка, 89), Адена и Сабы. У него было пять сыновей; первый назывался Джебель-уль-гиммет, второй Араб, третий Кису имел три сына: Каис, Мевали и Тай; четвертый назывался Лазки, пятый — Абази. По смерти отца власть над коленом перешла к старшему сыну Джебель-ул-гиммет, которого Омар приговорил к лишению глаза, за то, что он случайно вышиб глаз у одного Араба. В ту же ночь Джебель-ул-гиммет, взяв с собою четырех братьев своих, искал убежища в Антиохии у императора Ираклия, который его наделил горами Сирийского Триполиса. Тут он построил город Джебелье (Jebellieh), который и ныне так называется. Когда он оттуда предпринимал несколько грабительских набегов на окрестности Дамаска и Мекки, Халед-бен-Велид и Эсвед-бен-Мокдад, победивший его, заставили его бежать. Он сел на корабль и отправился в Албанию, где поселился в горах Авлонии, населенной ныне так называемыми корейшитскими Албанцами: песни их имеют напев арабский, и они ведут свой род от Джебель-ул-гиммета, который был погребен близ Ильбессана. Его потомки отступили от Ислама и обитают в горах Дуката (Ducat) между Авлониею и Делониею. Они смуглого цвета, подобно Арабам, и имеют густые волосы. Оставим теперь Джебель-ул-гиммета. Брат его Араб с тремя племянниками Кайс, Тай и Мевали, отведены были пленными [173] Халед-бен-Велидом в Геджас, где Каис и Тай стали во главе колен названных по их именам. Дядя их Араб соделался обладателем Омана, и Кису, их отец, и его два брата Лазки и Абази, обращенные в бегство Халед-бен-Велидом, прибыли сначала в Конию, а затем в Константинополь. Услышав там, что Моавия, сын Эби-Софиана, приближался к сему городу, он искал убежища в Трапезунте. Здесь прибрежье Джоруга с замком Гонии было уступлено Лезгам, которые также происхождения арабского. Брату Кису достались горы Черкесов, которые по сему, подобно Лезгам, гордятся тем, что они Корейшиты. Абази получил страну, называемую по ныне его именем. И так Черкесы, Лезги, Абхазы, Албанцы, арабские колена Тай и Кис — принадлежат к фамилии Корейш.
Главное племя в Абхазии Чаче (Chach), говорящее тем же мингрельским языком, которое в употреблении на противуположной стороне Фазиса; они весьма храбры; число их доходит до 10,000 человек; они не придерживаются одной только религии и составляют буйное скопище людей. Горы их изобилуют плодами, особенно волошскими и лесными орехами и абрикосами; подобно Арабам, они вооружены стрелами, луками и копьями; конницы у них мало, но пехота отлична. Гавань их Лакиа, на двух-дневном расстоянии к западу, лежит в 300 милях от Трапезунта, но по причине сильно дующих южных и восточных ветров, корабли тут не могут зимовать 5. Далее к западу лежит на морском берегу Хафал [174] (Khafal), пограничная деревня колена Арлан, состоящего из 10,000 храбрых мужей; их гавань называется Лачига (Lachigha); мы провели ночь в этой гавани 6, где суда могут останавливаться и зимою и летом. После двухдневной ходьбы далее к западу мы достигли пределов колена Чанда (Chanda); они суть настоящие Абхазы, числом до 1,500 храбрых мужей и называются горными Чандами; гавань их — Какур. Близ ее лежит деревня Хаке (Khake), окруженная садами, вдоль морского берега 7. Далее при нем же, на расстоянии трех-дневного пути, следуют жилища больших Чандов; их 15,000 человек в 25 деревнях, гавань их называется Чандалар; в зимнее время она не безопасна. За горами обитают Мамшух-Черкесы 8.
От Чандов мы шли берегом далее к западу, и после однодневной ходьбы пришли к племени Кечилар: их сторона, настоящий рай; в ней до 75 деревень, могущих выставить до 2,000 искусных стрельцов. Воды тут прекрасны: [175] большая река Псу (Pessu) течет с Кавказа и изливается в Черное море 9 вода в ней свежа, летом она неудобопроходима, но зато представляет зимою безопасное пристанище для судов. Оба берега покрыты садами обитателей Кечилара, могущих выставить до 10,000 воинов, по большей части конницы. Они весьма богаты и хищны. Мы гостили в деревни Гака (Haka) в доме Абхазца, по имени Сефер-ага (Zeperaha). Находившиеся при нас янычары приготовили для нас пир из десяти барашков; после чего мы шли далее к западу до жилищ племени Арт (A'rt) которое многолюднее племени Кечилар, но уступает ему в мужестве и менее склонно к грабежам, заключая в себе, по большой части, торгующих мехами. Они держат много свиней. У них нет ни вероучительных книг, ни сект, но слово свое они держат; число их доходит до 30,000 человек. Их бек, сопутствуемый от 40 до 50 вооруженными Абхазами, привез нам для приветствия 20 баранов и три диких козы; он был одет в платье, называемое «kilchakli-gebe-chekmani» (войлочный бурнус), опоясан мечом и держал в руке лук и стрелы; он еще был молод и отличался мужественным видом. Подобно ему самому, все его служители имели длинные волосы. Пристань этого племени называется Артлар (A'rtlar); мы тут провели ночь; здесь суда не могут приставать, так как место это совершенно открытое 10. Другая пристань, где суда могут укрываться, в течение шести месяцев, называется Лейуш (Liush). [176]
К северу, среди гор, находится Садша (Sadcha), страна, принадлежащая Сиди-Ахмед-паше; жители хорошо говорят как абхазским, так и черкесским языком; они, числом 7,000 храбрых мужей, причисляются к Черкесам. Абхазы и Черкесы хотя и не доверяют друг другу, но стараются оставаться в приязненных отношениях ради торговли, которую производят в пристани АртскоЙ невольниками и воском. Тачагузы (Takaku) также приезжают на судах и торгуют беспрепятственно 11. Мы шли три перехода далее к западу, вдоль по морскому берегу, в крае лесистом с высокими горами, среди которых большое число сел и полей, до племени Камыш 12, состоящем из 10,000 храбрых мужей; они неоднократно поражали племя Арт и пленили их беков: ибо Абхазы крадут детей одни у других, и человек, который у них не занимается воровством и грабежом, считается плохим товарищем, так что не выдают за него дочерей своих. В горах камышских разводят свиней величины с осла; пристань не посещается ради буйного характера народа. К нему дети Абхазов отправляются из Константинополя и Каиро; у них есть мечеть; климат приятен, все деревни обращены к Кибле (Kiblah) и к югу. В пристани устроен базар.
После трех переходов мы дошли до племени Суджалар 13, 10,000 храбрых мужей; у них мало домов по причине скалистой почвы; есть пристань, но я забыл как она называется. Мы переночевали, как гости, в деревни Гадека (Hadeka). Так как у них праздновалась случайно свадьба, то они нас подчивали [177] большим числом блюд: красивые девушки и мальчики были нам даны в прислугу, а в следующий день ага гонийский, наш спутник, подарил хозяину дома тюрбан, который был оценен так высоко, как будто был короною; ибо не ни базара, ни постоялого двора (khan), ни бани, ни мечети, они незнакомы с обычаями образованных народов. Деревни их, состоя из 40 до 50 домов, находятся в горах. Суда из разных стран привозят к ним порох, свинец, ружья, стрелы, луки, мечи, щиты и другие оружия, старую обувь, куски сукна, полотна, бокасин 14, котлы, рыболовные крючки, соль, мыло и другие товары, которые выменивают, без посредства денег, на рабов, масло, воск и мед. От Суджов (Suchas) мы шли далее к западу, в два перехода, вдоль морского берега, до племени Дембе, которое может выставить до 2,000 вооруженных мужей. Мы остановились три дня в их пристани и выменивали старую одежду нашу на девочек и мальчиков невольников. Сам я купил абхазского мальчика.
На четвертый день мы шли далее к западу и после двух переходов пришли к племени Боздук, которое числом 7,000 состоит под начальством бека. [178]
www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/CH...
Эвлия неоднократно указывает как на одного из своих предков, на шейха Ахмеда Иесова, названного Турком-Турок, который, живя в Хорасане, послал своего ученика, славного Хаджи-Бекташа (бекташия?) к султану Орхану. Мать Эвлии, родом из Абхазии, будучи еще девицею, была послана, вместе с братом, султану Ахмеду, который, взяв мальчика в число своих пажей, подарил сестру его Могаммед-Дервишу, голове цеха золотых дел мастеров. Брат ее, получивший имя султана и прозвание Мелек (ангел), известен в истории как великий везир — Мелек-Ахмед-паша (абхазец?); в его то свите Эвлия совершил большую часть его странствий.
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi6/text2.phtml...
Итак, полное имя нашего автора — Эвлия ибн Дервиш Мохаммед Зилли, но обычно его называют Эвлия Челеби или Эвлия Эфенди. Оба эти термина в Турции первоначально употреблялись по отношению к высшему мусульманскому духовенству, но позднее стали распространяться на государственных служащих и интеллигенцию. Термин «челеби» допустимо переводить как «господин». Английский специалист по истории Византии Стивен Рансимен предположил, что «челеби» «наиболее точно можно было бы перевести словом «джентльмен» (Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году — М., 1983 — С. 51.).
По всей видимости, род Челеби происходил из Кютахьи, города в западной части Анатолии, а вскоре после того, как Константинополь в 1453 г. был завоеван турками и переименован в Стамбул, его предки переезжают туда. Среди своих возможных предков Эвлия называет известного философа-мистика Ахмеда Йесеви, а также Хаджи Бекташа — основателя одного из течений в суфизме. Однако вероятность родства в обоих случаях весьма сомнительна, т.к. Эвлия Челеби не приводит никаких доказательств. Ближайшие родственники Эвлии по отцовской линии были истинными «воителями веры». Его дед, Демирджи-оглу Кара Ахмед бей, жил во время правления султана Мехмеда Фатиха («Завоевателя»), был знаменосцем, участвовал во взятии Константинополя, а также во многих других военных кампаниях. По словам Эвлии, он умер в возрасте 147 лет. Отец Эвлии Челеби, Дервиш Мохаммед Зилли, был старшиной цеха ювелиров, сопровождал султана Сулеймана I Великолепного в Белград, на Родос, присутствовал при взятии Кипра и умер в 1648 г. в возрасте 117 лет.
О матери нам известно немногое: Эвлия не назвал даже ее имени, упомянув лишь о том, что она происходила из кавказского племени абхазов, была привезена во время правления султана Ахмеда I (1603-1617) в Стамбул и выдана замуж за «дворцового ювелира» Дервиша Мохаммеда Зилли.
Среди других ближайших родственников следует назвать его дядю с материнской стороны Мелек-Ахмед-пашу, под покровительством которого Эвлия Челеби проделал многие из [187] своих путешествий. Эвлия упоминает также своего брата Махмуда и сестру Инал.
www.vostlit.info/Texts/rus7/Celebi/vved.phtml?i...
ЭВЛИЯ ЧЕЛЕБИ
КНИГА ПУТЕШЕСТВИЙ
СЕЙАХАТНАМЕ
Рассказ о постройках города Бахчисарая
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi2/frametext61...
Вода и воздух здесь прекрасны, климат здесь умеренный, вследствие чего влюбленные и возлюбленные здесь стройные и красивые, а тела их мягкие, как мочка уха. Большая часть красавиц и луноликих гулямов - черкесы и абхазы, ляхи, московы и русы. Однако грузин мало.
Уведомление об именах невольников, носящих кольцо в ухе. У невольников много различных имен. Наиболее известные имена невольников следующие: Тимурша, Яшарша, Баизбай, Колечбай, Лячин ...
Сообщение о подчиненности беев черкесских государств Кефе
В эпоху Селим-хана Второго Осман-паша, сын Оздемира, в 991 году ( 1580-е?) 20 пошел на Ширван и Шемаху через Черкесстан 21 и подчинил местных беев Кефинскому эйялету, взяв у них заложников. И сам он оставил в залог кабардинскому бею своего сына с рабыней, взял [в жены] девушку из Кабарды и за месяц стал добрым родственником в Черкесстане. С 70-ю тысячами черкесских батыров он завоевал Гянджу и Ширван, Шемаху и Тифлис, Туманис и Демир-капу, Ширван и город Серир-Алани, город Араши и город Ниязабад, и город Шабурни 22. Короче говоря, он взял 76 великих городов вместе с черкесскими беями и беями падишаха Дагестана. Он сделал Искендер-бея из беев Кабарды пашой Кефе, заселил остров Тамань черкесским народом, и казаки, азовские неверные, потеряли возможность выходить в Черное море. Всего от острова Тамань на восток, на 70 дней пути вплоть до горы Эль-Бурз 23 [располагаются владения] черкесских беев с ежегодным жалованием. Если род Османов идет в поход, они идут в поход с кефинским пашой. Вместо ежегодного жалования они берут одежду и войлок, луки и ружья, порох и свинец, астар 24, парчу и саржу. Они под рукой османцев. Их назначение и отстранение во власти Османов. Если какой-нибудь бей умрет, его место занимает его сын или кто-нибудь достойный из его родственников. Но у них нет бунчука, санджака, байрака и барабана со знаменем. Хотя барабанщики имеются. Со времен Османа-паши, сына Оздемира, они очень послушны и покорны роду Османов.
В 1031 году 25, во время похода на Хотин 26 султана Османа из рода Османов 27, вышеупомянутым черкесским беям кефинские дефтердары прекратили выплачивать жалование. С тех пор они, хотя и не бунтуют, но и не проявляют покорности, службы военной не несут, но иногда приходят к крымским ханам и по некоторым делам обращаются. Однако по доброй памяти это войско Черкесстана без фуража следовало бы содержать. Они не принадлежат к мусульманской, и ни к какой другой вере. Но да сделает Бог их многочисленными, эти горцы обладают прекрасными сердцами. Они не знают, что такое мусульманство, и что такое неверие, однако не препятствуют распространению [мусульманства]. Вот такие это странные люди.
Описание каза Кефинского эйялета
Вместе с Кефе каза всего 7. Во-первых, Татский иль, [затем] Балаклава, Судак, Мангуп, Керш, Тамань, Темрюк, Азак. И всего 8 воеводств в этих каза. Налоги с этих воеводств собирает паша. Он ходит в поход с 3 тысячами воинов. А если черкесские беи будут подчиняться древним законам, получится 20 тысяч воинов, да увеличит Бог их число.
www.vostlit.info/Texts/rus8/Celebi2/frametext64...
Книга путешествий
Публикация 1872 г.
Неудачная осада Азова Турками в 1641 году, и занятие ими крепости по оставлении оной Козаками.
Отрывок этот переведен иною с переведенного бароном Гаммером на английский язык турецкого сочинения Эвлия-эфенди, путешественника ХVII века (Narrative of travels in Europe, Asia and Afrika by Evliya Efendi etc. London. II, 1850. p. 59-67).
Так как Эвлия, во время осады Азова морскими и сухопутными силами Порты, находился, в качестве муэдзина в свите главноначальствующего Дели-Гуссейн-паши, и тут говорит о событиях,
Когда я, убогий Эвлия, находился при конийском аге янычар в Анапе 1, султанский флот, явясь в Черное море, стал на якоре в тамошнем порте. Постояв там трое суток, в течение коих прибыли все малые суда, оставленные назади, корабли запаслись водою. С агою конийским я поднес некоторые подарки каймакаму янычар-аги. За тем представился господину великому адмиралу Дели-Гуссейн-паше, который назначил мне палатку и ежедневный корм, избрав меня своим муэдзином, и поместил на галере своего интенданта (Kiaya-weli). На следующий [162] день, 12 шабана 1053 года 2 падишахский флаг был поднят и в полдень, по пушечному выстрелу, в знак, что флот снимался, мы оставили Анапу и направили свой курс к Азову.
По покорении Багдада, Мурату IV оставалось только овладеть Мальтою, но он скончался во время приготовлений к этой великой экспедиции: во флоте, который снаряжался для нее, находилось два огромных корабля в 300 пушек, названных Кара-маона 3.
По смерти султана неверные повсюду поднимали головы против Отоманской империи и крымский хан донес Кара-Мустафа-паше, великому везиру султана Ибрагима, что Русские напали на крымские и азовские области и их опустошали, и что сто тысяч Козаков овладели даже Азовом после сорокадневной осады. Восемьдесят тысяч из ших там осталось, прочие же, на полтораста чайках, разоряли берега Черного моря 4.
По получении таких известий в Константинополе султанские фирманы были обнародованы по всей Румелии. Ходжа-Гурджи -Канаан-паша, очаковский губернатор и губернатор Румелии окружили крепость азовскую с двадцатью осьми санджак-беками, сорока тысячами буджакских Татар, сорока тысячами неверных Молдован и Валахов и двадцатью тысячами Трансильванцев. С морской стороны стал султанский флот, состоявший из ста-пятидесяти галер, стольких же фрегатов, двухсот чаек и карамурзалей 5, всего четыреста судов, которые, взяв с собою сорок тысяч человек, снялись в анапском порте, минули устье Кубани и кре пость таманскую: на левой стороне остались Крым и мыс Килисседжик, на правой противуположной стороне— мыс Чука (Chucka), на полуострове Тамани. Расстояние между обоими пунктами не превышает одной мили, а за проливом находится море, называемое Азовским. Мы вошли в него при благоприятном ветре и бросили якоря в порте Белосарайском 6. Здесь аммуниция и провизия были нагружены на маленькие суда, называемые сандалами, саколевами, сарбунами и тунбазами 7 и отправлены тридцать миль далее, к крепости Азову, поелику галеры и чайки, для коих необходимо пять футов воды, тут не могут плавать на глубине, которая не превышает двух или трех футов. Белосарай, лежащий на западной оконечности степи Гейтат 8, местность пустынная, но по прибытии войска и флота много было построено балаганов для людей и для багажа, так что тут возник большой город, как бы предместье Азова. Сюда то прибыли из Черкесии, приписной к кафинскому округу, воины из колен: Джегаки (Shagak), Джане (Shana), Мохош (Meshukh), Тагаур (Takafer), Бездух (Bozuduk), Булуктай (Pultuktai), Хатукай (Khatukai), Кабарда (Kabartai) 9, да владетеля Дагестана, Шамхал-султана, сорок [163] тысяч человек отборного войска, с семи тысячами подвод, послуживших для транспорта части аммуниции и провизии к Азову.
1. Не много выше (р. 38). Эвлия приводит предание, по которому крепость Анапа построена Александром Великим, прибывшим в эту местность, когда был занят сооружением стены для охранения своих владении против народов Гог и Магог.
Известно, что магометане, подобно христианам и евреям, первоначально отыскивали эту стену на Кавказе, но потом, когда с ним ближе познакомились, передвинули ее к Уралу и Алтаю, а наконец, когда и эти хребты соделались для них доступными, отождествили ее с знаменитою китайскою стеною.
Что впрочем прежнее мнение имело еще приверженцев гораздо позже, показывает нам не только приведенная заметка турецкого путешественника, но также следующий отрывок из путевых записок, его современника казанца Василия Гагары, (Временник Моск. Общ. Ист. и Древн. 1851, Иерусал. хожд. р. 14): «Да в той Грузинской земле есть межь великих гор щели, а в техь щелях заключены Александром Македонским звери Гохи и Магохи железными враты, кои нисаны в Апокалипсисе; они выдут при последнем времени, и пр.»
«Анапа», продолжает Эвлия, «принадлежала затем Генуэзцам и не могла быть взята Тамерланом, когда он, в своем походе против Тохтамыша, простер свое оружие до нее, разоривши города Дадиана, Геждек (Heshdek?) и другие, всего 700».
Крепость наш путешественник застал без гарнизона, но еще так хорошо сохранившеюся, как будто бы только что была построена; возле ней была деревня «Кабак», состоявшая из 150 домов. Наконец еще замечает, со слов «Демир-оглу-паши», что Анапа была резиденция «воеводы» санджака таманского кафинской области; что жители города принадлежали к племени Шефаки и были всегда готовы к возмущению; что порт анапский считался лучшим на Черном море и что Русские часто к нему приставали для ловли жемчужных раковин, действительно тут добываемых, почему и крепость была прозвана «Кеверган» (копь алмазов). Впрочем Эвлия заметил сам выше, что именем своим «Kevherpai Anapei» крепость по мнению других, обязана была яхонтам, изумруду, бирюзе и сердоликам, которыми вымощен был диван александровской крепости.
Из устава Officii Gazariae 1449 года мы усматриваем, что Генуэзцы имели не консула, но президента или коменданта в Анапе, которая в их актах и картах именуется «Мара» или «Мараriо.»
9. По Гаджи-Халфе, приведенном Березиным (Нашествие Батыя и пр. в Ж. М. Н. Просв. 1855, V. р. 101) Черкесы были подвластны 11 кабкам, или князьям, из коих впрочем трое не имели ничеи о общего с Отоманскою Портою, а именно: Тамань, Темрюк и Джегаки, исповедовавшие христианскую веру. Ислама придерживались остальные «восемь»: из коих однако, не знаю почему, исчислены только следующие семь: Большой Джане, Малый Джане, Бундук, (Бзедух), Хатукай, Булуктай, Бестени (Бисленей) и Кабарда (не две ли Кабарды: большая и малая?). Им соответствуют имена Черкесских колен, исчисленных нашим автором, если исключить первое, т. е. Джегаки, или «прибрежных», которые в то время могли отчасти уже исповедовать учение лже-пророка и тем охотнее принять участие в походе против Азова, свидетельствуемое нашим муэдзином.
10. Как всегда в подобных случаях, современники расходятся в мнениях касательно количества турецкой армии при осаде Азова. По показанию Козаков она состояла из 240,000 человек; по отписке московских переводчиков, находившихся в Константинополе — из 150,000. Вице-адмирал Крюйс, приведенный Леонтьевым (I и 488) считает 20,000 яничар, столько же спагов, 50,000 крымских Татар, 10,000 Черкесов, большое число Молдован и Валахов, с флотом состоявшим из 45 галер со многими меньшими судами. Как бы то ни было, числа приведенный нашим писателем-очевидцем, показывают , что Гаммер (1. с.) напрасно верил официальным турецким источникам, что в походе участвовало только несколько тысяч янычар и 38 галер.
Гарнизон крепости состоял, по Крюйсу же, только из 1,400 мужчин и 800 женщин, которые так же храбро защищали крепость, как и их мужья.
Наконец, когда уже никто не сомневался в невозможности овладеть замком, вся армия внезапно решилась снять осаду. Трубы затрубили, артиллерия и аммуниция были нагружены и отправлены в Белосарай, где флот стоял на якоре. Армия пошла разными путями, частью сухим путем, частью морем в Константинополь, частью же чрез кипчакскую степь, перейдя в шесть суток к реке Кубани, в Черкесию, Тамань и Крым некоторые наконец возвратились в свою родину Черкесию северным путем чрез степи Гейгата.
О происхождении Абхазов существует следующее предание. По словам лучших историков, Адам имел первоначально вид настоящего Татарина и, по изгнании из рая, жил с Евою при горе Арафате (A'arafat), близ Мекки, где у них родилось 40,000 детей, которые все похожи были на Татар. Адам, который в раю говорил по-арабски, забыл этот язык, по своем изгнании, и начал [170] говорить по-еврейски, языком сирийским Экили 4 и персидским. Языки эти были в употреблении до Потопа, после которого род человеческий разделился на 72 народа, из которых каждый имел свой особый язык. Изобретателем новых языков был прежде других Эдрис (Энох), который первый писал и сшивал книги, храня их в пирамидах, откуда они после Потопа были взяты философами, которыми таким образом число языков доведено было до 147. Измаил снова открыл языки арабский и персидский, которыми говорили в раю, тогда как Исав ввел турецкий язык, который в употреблении и у Татар; к ним принадлежать: Индийцы (Hind), Синды (Sind), Моган (Mohani), Курды, Мултане, [171] Баниане и 12 народов поклоняющихся огню и говорящих каждый своим языком: Ногаи, Гешдек (Heshdek), Липка, Джагатай, Лезги, Грузинцы, Мингрельцы, Шуршад (Shurshad), Дадиан, Аджикбаш (Ajikbash), Армяне, Греки, Туркмены, Копты, Израильтяне или Жиды. Франки разделились на Французов, Испанцев, Генуэзцев, Португальцев, Венецианцев, Тосканцев, Сербов, Болгар, Кроатов, Итальянцев и проч. Четыре сына Менучера (Menuchehr) древнего персидского царя, бежавшие в направлении к Эрлау (Agra), на вопрос: кто они такие? — отвечали «нас четверо» (men cher is), а потому, по недоумению, их потомки были названы Мадьярами. [172]
К 40 арабским коленам, поселившимся первоначально в Египте, относятся : Могреби, Фец, Меракет, Афену, Майборну, Джичел-хан (Jichel-khan), Асван, Судани, Фунджи, Караманки, Богаски, Мунджи, Берберы, Нубии, Зенджи, Абиссинцы, Гулапши, Алеви, Ромпи, Арабы Иемена, Багдада, Мекки, Медины, Бадиа (Badiah, пустыня) и Оммана. Арабских колен считают 3060; другие же говорят, что их еще более. Главное, благороднейшее и красноречивейшее из них — колено корейшит Гашем; в нем родился Пророк, ради которого Бог сотворил время и пространство, и который называется повелитель Арабов и Персиан. Но пора возвратиться к преданию о происхождения Абхазов. По достоверным известиям, во время халифата Омара, около 25 года геджры, некто из Арабов, по имени Баша-Мелек, был владетелем Ятреба, Басы (Batha, ср. Dozy, Мекка, 89), Адена и Сабы. У него было пять сыновей; первый назывался Джебель-уль-гиммет, второй Араб, третий Кису имел три сына: Каис, Мевали и Тай; четвертый назывался Лазки, пятый — Абази. По смерти отца власть над коленом перешла к старшему сыну Джебель-ул-гиммет, которого Омар приговорил к лишению глаза, за то, что он случайно вышиб глаз у одного Араба. В ту же ночь Джебель-ул-гиммет, взяв с собою четырех братьев своих, искал убежища в Антиохии у императора Ираклия, который его наделил горами Сирийского Триполиса. Тут он построил город Джебелье (Jebellieh), который и ныне так называется. Когда он оттуда предпринимал несколько грабительских набегов на окрестности Дамаска и Мекки, Халед-бен-Велид и Эсвед-бен-Мокдад, победивший его, заставили его бежать. Он сел на корабль и отправился в Албанию, где поселился в горах Авлонии, населенной ныне так называемыми корейшитскими Албанцами: песни их имеют напев арабский, и они ведут свой род от Джебель-ул-гиммета, который был погребен близ Ильбессана. Его потомки отступили от Ислама и обитают в горах Дуката (Ducat) между Авлониею и Делониею. Они смуглого цвета, подобно Арабам, и имеют густые волосы. Оставим теперь Джебель-ул-гиммета. Брат его Араб с тремя племянниками Кайс, Тай и Мевали, отведены были пленными [173] Халед-бен-Велидом в Геджас, где Каис и Тай стали во главе колен названных по их именам. Дядя их Араб соделался обладателем Омана, и Кису, их отец, и его два брата Лазки и Абази, обращенные в бегство Халед-бен-Велидом, прибыли сначала в Конию, а затем в Константинополь. Услышав там, что Моавия, сын Эби-Софиана, приближался к сему городу, он искал убежища в Трапезунте. Здесь прибрежье Джоруга с замком Гонии было уступлено Лезгам, которые также происхождения арабского. Брату Кису достались горы Черкесов, которые по сему, подобно Лезгам, гордятся тем, что они Корейшиты. Абази получил страну, называемую по ныне его именем. И так Черкесы, Лезги, Абхазы, Албанцы, арабские колена Тай и Кис — принадлежат к фамилии Корейш.
Главное племя в Абхазии Чаче (Chach), говорящее тем же мингрельским языком, которое в употреблении на противуположной стороне Фазиса; они весьма храбры; число их доходит до 10,000 человек; они не придерживаются одной только религии и составляют буйное скопище людей. Горы их изобилуют плодами, особенно волошскими и лесными орехами и абрикосами; подобно Арабам, они вооружены стрелами, луками и копьями; конницы у них мало, но пехота отлична. Гавань их Лакиа, на двух-дневном расстоянии к западу, лежит в 300 милях от Трапезунта, но по причине сильно дующих южных и восточных ветров, корабли тут не могут зимовать 5. Далее к западу лежит на морском берегу Хафал [174] (Khafal), пограничная деревня колена Арлан, состоящего из 10,000 храбрых мужей; их гавань называется Лачига (Lachigha); мы провели ночь в этой гавани 6, где суда могут останавливаться и зимою и летом. После двухдневной ходьбы далее к западу мы достигли пределов колена Чанда (Chanda); они суть настоящие Абхазы, числом до 1,500 храбрых мужей и называются горными Чандами; гавань их — Какур. Близ ее лежит деревня Хаке (Khake), окруженная садами, вдоль морского берега 7. Далее при нем же, на расстоянии трех-дневного пути, следуют жилища больших Чандов; их 15,000 человек в 25 деревнях, гавань их называется Чандалар; в зимнее время она не безопасна. За горами обитают Мамшух-Черкесы 8.
От Чандов мы шли берегом далее к западу, и после однодневной ходьбы пришли к племени Кечилар: их сторона, настоящий рай; в ней до 75 деревень, могущих выставить до 2,000 искусных стрельцов. Воды тут прекрасны: [175] большая река Псу (Pessu) течет с Кавказа и изливается в Черное море 9 вода в ней свежа, летом она неудобопроходима, но зато представляет зимою безопасное пристанище для судов. Оба берега покрыты садами обитателей Кечилара, могущих выставить до 10,000 воинов, по большей части конницы. Они весьма богаты и хищны. Мы гостили в деревни Гака (Haka) в доме Абхазца, по имени Сефер-ага (Zeperaha). Находившиеся при нас янычары приготовили для нас пир из десяти барашков; после чего мы шли далее к западу до жилищ племени Арт (A'rt) которое многолюднее племени Кечилар, но уступает ему в мужестве и менее склонно к грабежам, заключая в себе, по большой части, торгующих мехами. Они держат много свиней. У них нет ни вероучительных книг, ни сект, но слово свое они держат; число их доходит до 30,000 человек. Их бек, сопутствуемый от 40 до 50 вооруженными Абхазами, привез нам для приветствия 20 баранов и три диких козы; он был одет в платье, называемое «kilchakli-gebe-chekmani» (войлочный бурнус), опоясан мечом и держал в руке лук и стрелы; он еще был молод и отличался мужественным видом. Подобно ему самому, все его служители имели длинные волосы. Пристань этого племени называется Артлар (A'rtlar); мы тут провели ночь; здесь суда не могут приставать, так как место это совершенно открытое 10. Другая пристань, где суда могут укрываться, в течение шести месяцев, называется Лейуш (Liush). [176]
К северу, среди гор, находится Садша (Sadcha), страна, принадлежащая Сиди-Ахмед-паше; жители хорошо говорят как абхазским, так и черкесским языком; они, числом 7,000 храбрых мужей, причисляются к Черкесам. Абхазы и Черкесы хотя и не доверяют друг другу, но стараются оставаться в приязненных отношениях ради торговли, которую производят в пристани АртскоЙ невольниками и воском. Тачагузы (Takaku) также приезжают на судах и торгуют беспрепятственно 11. Мы шли три перехода далее к западу, вдоль по морскому берегу, в крае лесистом с высокими горами, среди которых большое число сел и полей, до племени Камыш 12, состоящем из 10,000 храбрых мужей; они неоднократно поражали племя Арт и пленили их беков: ибо Абхазы крадут детей одни у других, и человек, который у них не занимается воровством и грабежом, считается плохим товарищем, так что не выдают за него дочерей своих. В горах камышских разводят свиней величины с осла; пристань не посещается ради буйного характера народа. К нему дети Абхазов отправляются из Константинополя и Каиро; у них есть мечеть; климат приятен, все деревни обращены к Кибле (Kiblah) и к югу. В пристани устроен базар.
После трех переходов мы дошли до племени Суджалар 13, 10,000 храбрых мужей; у них мало домов по причине скалистой почвы; есть пристань, но я забыл как она называется. Мы переночевали, как гости, в деревни Гадека (Hadeka). Так как у них праздновалась случайно свадьба, то они нас подчивали [177] большим числом блюд: красивые девушки и мальчики были нам даны в прислугу, а в следующий день ага гонийский, наш спутник, подарил хозяину дома тюрбан, который был оценен так высоко, как будто был короною; ибо не ни базара, ни постоялого двора (khan), ни бани, ни мечети, они незнакомы с обычаями образованных народов. Деревни их, состоя из 40 до 50 домов, находятся в горах. Суда из разных стран привозят к ним порох, свинец, ружья, стрелы, луки, мечи, щиты и другие оружия, старую обувь, куски сукна, полотна, бокасин 14, котлы, рыболовные крючки, соль, мыло и другие товары, которые выменивают, без посредства денег, на рабов, масло, воск и мед. От Суджов (Suchas) мы шли далее к западу, в два перехода, вдоль морского берега, до племени Дембе, которое может выставить до 2,000 вооруженных мужей. Мы остановились три дня в их пристани и выменивали старую одежду нашу на девочек и мальчиков невольников. Сам я купил абхазского мальчика.
На четвертый день мы шли далее к западу и после двух переходов пришли к племени Боздук, которое числом 7,000 состоит под начальством бека. [178]
пятница, 30 апреля 2010
"Адыг – не тот, у кого родители-адыги, а тот, у кого адыгами являются дети…"
adyghe.info/page.php?id=96
adyghe.info/page.php?id=96
вторник, 27 апреля 2010
РУКОПИСНОЕ ПРЕДАНИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЧЕНЦЕВ, ОПУБЛИКОВАННИЕ Н. СЕМЁНОВЫМ В 1895 Г. В КН. "ТУЗЕМЦЫ СЕАЕРО-ВОСТОЧНОГО КАВКАЗА".
...После Абдул-хана осталось три сына: Шам-хан, Сеид-Али, Фахруддин и четыре его дочери: Загидат, Фатимат, Хабисат и Зайнаб. Он умер, будучи девяносто лет от роду.
Я, факир(ничтожный перед Аллахом)Шам-хан, пишущий эти строки- третье поколение от нашего предка Сеида-Али-Шами.В 153году после хиджры я выдал сестер своих замуж за князей Абазака(Абхазия часть Кабарды)и у них взял себе жену, дочь Сурхая. Из-за сестер моих между мною и абазаками возникли вражда и ненависть, вследствие чего мы - я и братья мои- переселились с Басхана к небольшой речке(по рукописи Арсануко - переселились к р.Аргун), где основали свое местожительство. У брата моего Сеида-Али после того родился сын, которого мы назвали Аргуном. Сеид-Али на этом месте и остался, для Фахруддина мы избрали местом жительства Байна-Саврайни(по рукописи Арсунуко Соьрин-Корт), а я ушел в Нашх и поселился там в построенной мною каменной башне. Это было в 213 году после хиджры....
www.ingushetiyaru.org/forum_main/print_331900_3...
...После Абдул-хана осталось три сына: Шам-хан, Сеид-Али, Фахруддин и четыре его дочери: Загидат, Фатимат, Хабисат и Зайнаб. Он умер, будучи девяносто лет от роду.
Я, факир(ничтожный перед Аллахом)Шам-хан, пишущий эти строки- третье поколение от нашего предка Сеида-Али-Шами.В 153году после хиджры я выдал сестер своих замуж за князей Абазака(Абхазия часть Кабарды)и у них взял себе жену, дочь Сурхая. Из-за сестер моих между мною и абазаками возникли вражда и ненависть, вследствие чего мы - я и братья мои- переселились с Басхана к небольшой речке(по рукописи Арсануко - переселились к р.Аргун), где основали свое местожительство. У брата моего Сеида-Али после того родился сын, которого мы назвали Аргуном. Сеид-Али на этом месте и остался, для Фахруддина мы избрали местом жительства Байна-Саврайни(по рукописи Арсунуко Соьрин-Корт), а я ушел в Нашх и поселился там в построенной мною каменной башне. Это было в 213 году после хиджры....
www.ingushetiyaru.org/forum_main/print_331900_3...
воскресенье, 25 апреля 2010
Экономическую основу адыгской семьи составляли главным образом земледелие, скотоводство, ремесло и домашние промыслы. Но преобладающее место занимало земледелие в сочетании со скотоводством. У абадзехов, шапсугов и натухайцев в экономике семьи играло значительную роль плодоводство. У всех адыгов большим подспорьем в хозяйстве являлось пчеловодство.
Адыги издавна занимаются земледелием и у них накопился богатый опыт и знания по этой отрасли хозяйства. В обоснование того, что адыги являлись носителями древней земледельческой культуры, весьма интересные сведения приводит в своем труде "Развитие земледелия на северо-западном Кавказе..." Л. И. Лавров. Одна часть адыгов жила в горах и предгорье, а другая-на равнине. Значительную часть территории адыгов занимала равнина. Как верно отмечает С. А. Токарев, эти географические условия наложили свой отпечаток на хозяйственный облик адыгов. У одних адыгов было более развито земледелие, у других наоборот - скотоводство.
По мнению В. К. Гардановэ в первой половине XIX в. у адыгов, живших на равнине (кабардинцев, бесленеевцев, темиргоевцев, махошевцев, хатукаевцев и др.), было больше развито скотоводство, а у горских жителей (шапсугов, абадзехов и натухайцев) - земледелие. Он указывает, что скотоводство в хозяйстве шапсугов, абадзехов и натухайцев играло значительную роль, но не получило такого развития, как у равнинных жителей.
В первой половине XIX в. у адыгов существовала феодальная земельная собственность. Но она являлась еще не личной, а фамильной. Землями владели князья и первостепенные уорки. Однако последние пользовались ими на праве вотчины. Верховными собственниками земельных владений были князья, которые наделяли орков-дворян других степеней землей за несение воинской службы.
У так называемых демократических племен - абадзехов, шапсугов и натухайцев - вместе с феодальной земельной собственностью существовала мелкая крестьянская земельная собственность. У них частная земельная собственность получила большее развитие, чем у аристократических племен. В 60-х годах XIX в. фамильный принцип владения сменяется феодальной собственностью.
В XIX - начале XX в. у адыгов наряду с феодальной собственностью имело распространение общинное землепользование и землевладение. Но преобладающее место занимала феодальная собственность. В наиболее яркой форме общинное землепользование сохранялось у абадзехов, шапсугов и натухайцев. В собственности общины находилось определенное количество пахотных земель, а также пастбища, леса, реки, располагавшиеся поблизости от аула. Общественные земли перераспределялись между дворами каждые 5-9 лет. У темиргоевцев они делились поровну между мужчинами, независимо от возраста, через каждые 9 лет. Перед Октябрьской революцией срок передела был установлен в 6 лет. У кабардинцев Кабардино-Балкарии в первые годы после отмены крепостного права общинные земли делились ежегодно, а с 80-х годов XIX в. раз в 3-5 лет, иногда и через более длительный срок. Князья и крупные уорки не желали выходить из общины и претендовали на лучший пай. И действительно, при разделе общинных земель они получали лучшие и самые удобные для хлебопашества земельные участки, а также сенокосные угодья.
У адыгов существовали следующие системы земледелия: подсечная, залежная, переложная, глубокая вспашка и паровая. Преобладающей являлась переложно-залежная. В горах имела распространение подсечная система земледелия. Адыги производили корчевку обычно осенью и зимой. Для этого они использовали особый инструмент - чыхы - который с одной стороны; имел вид топора, а с другой - кирки. К переднему концу лезвия топора приделывали стальную палочку для предохранения острия от ударов по камням. Подсечная система земледелия требовала много труда и особых сельскохозяйственных навыков.
"В долинах по скатам гор, в ущельях, - писал А. Н. Дьячков-Тарасов. - зеленели нивы; зеленели они и на вершинах, заставляя удивляться терпению, с каким абадзех очищал от леса несколько десятин". Адыгам были известны два вида пахотных орудий: четырехстороннее и передковое пахотное орудие. Первый плуг фигурирует в литературе еще под названием тяжелый, а второй, типа рала,- легкий. Эти пахотные орудия, отмечал И. Л. Серебряков, по своему устройству как нельзя лучше были приспособлены к местным условиям. Он же писал, что адыги не были знакомы с передковым пахотным орудием. Но это утверждение не соответствует действительности. У Гюльденщтедта имеются данные, что адыги в XVIII в. пользовались указанным пахотным орудием. О его существовании у адыгов пишут Г. С. Читая и В. К. Гарданов и др. Адыгский передковый плуг имеет сходство с грузинским (анеулис гутани). Хан-Гирей отмечал, что он обнаруживает общие черты с украинским плугом. Адыгское передковое пахотное орудие имеет аналогию с чеченским.
Передковый плуг имел распространение также на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Армении, Азербайджане, Иране.
По вопросу о происхождении четырехстороннего пахотного орудия в литературе существуют различные мнения. Верта и Брендис считают, что передковый плуг впервые появился в Индии. П. Лезер утверждает, что этот тип плуга возник либо на Востоке, либо в Средней Европе. По его словам, в том и другом случае он прошел через кавказский перешеек, что способствовало его появлению на Кавказе. Опровергая это положение, Г. С. Читая пишет: "Уже то обстоятельство, что этому орудию нужно было пройти через Кавказ, чтобы попасть с Дальнего Востока в Северную Европу или из Средней Европы на Восток, ставит под сомнение правильность положения Лезера. Ведь существует же с незапамятных времен знаменитый степной коридор, соединяющий Среднюю Европу с Востоком, по которому не раз проходили народы, переносились и передавались культурные ценности. Можно полагать, что четырехстороннее пахотное орудие, учитывая наличие на Кавказе переходящих звеньев в его развитии, - "местного происхождения" Г. С. Читая отмечает, что четырехстороннее пахотное орудие возникло в результате совершенствования кавказского трехстороннего пахотного орудия. По его мнению, в XII-XIV вв. передковый плуг попал из Закавказья и Иран и на северную Украину. Br. Bratanie, Dittemer тоже склоняются к мысли, что родиной четырехстороннего пахотного орудия является Закавказье.
Все части адыгского плуга отделывались с тщательностью. Ему придавали легкость, прочность, красоту. Плуги изготовлялись адыгскими мастерами. Железные части делали кузнецы, а деревянные- плотники. Не все семьи располагали плугами. Но ими, конечно, были обеспечены семейные общины и зажиточные люди.
Четырехстороннее пахотное оружие состояло из железного сошника, резака, отвала, стояка, рукоятки, полоза и дышла. Оно было аналогично грузинскому плугу "ачача". Передковый плуг был большого размера, с грядилем, полозом, лемехом, стояком, резаком, отвалом, рукояткой, передком на двух колесах разной "величины, деревянным дышлом, к которому привязывали три-четыре пары волов. По данным И. Л. Серебрякова, ширина лемеха равнялась четырем вершкам, длина резака - трем вершкам, а длина всего плуга - четырем аршинам. Он отмечает, что адыгское пахотное орудие было меньше и легче грузинского.
С. А. Токарев считает, что адыгский плуг "по типу отличался от обычных кавказских, восходящих генетически, как предполагают, к мотыге, черкесский плуг скорее происходит от заступа".
На равнине пахали землю тяжелым, плугом, в который впрягали, четыре пары волов. Им поднимали целину, производили глубокую распашку земли. Горные жители обрабатывали землю малым плугом, в который впрягали пару волов. Там, где было возможно, они использовали и тяжелый плуг. На равнине для мягкой земли использовали также малое пахотное орудие. На крутых склонах, где нельзя было применять плуг, землю обрабатывали мотыгой.
adygeya-culture.info/zemledelie/
"Вот что пишет историограф черноморских казаков, И.Д. Попко в очерках 1858 года о черкесском плуге: "Устройство черкесского (адыгского) плуга, очень лёгкого и ходкого, заслуживало бы подражания. Он не забирает так глубоко, как тяжёлый казацкий плуг, зато кроит землю тонкими и ровными ломтиками, и по целине идёт без малейшей запинки. Пахота черкеса - искусная ткань, загляденье".
ketu.centrale.ru/poselenie/ovsinsk.php#32
«НОВАЯ СИСТЕМА ЗЕМЛЕДЕЛИЯ» И.Е. Овсинский
Адыги издавна занимаются земледелием и у них накопился богатый опыт и знания по этой отрасли хозяйства. В обоснование того, что адыги являлись носителями древней земледельческой культуры, весьма интересные сведения приводит в своем труде "Развитие земледелия на северо-западном Кавказе..." Л. И. Лавров. Одна часть адыгов жила в горах и предгорье, а другая-на равнине. Значительную часть территории адыгов занимала равнина. Как верно отмечает С. А. Токарев, эти географические условия наложили свой отпечаток на хозяйственный облик адыгов. У одних адыгов было более развито земледелие, у других наоборот - скотоводство.
По мнению В. К. Гардановэ в первой половине XIX в. у адыгов, живших на равнине (кабардинцев, бесленеевцев, темиргоевцев, махошевцев, хатукаевцев и др.), было больше развито скотоводство, а у горских жителей (шапсугов, абадзехов и натухайцев) - земледелие. Он указывает, что скотоводство в хозяйстве шапсугов, абадзехов и натухайцев играло значительную роль, но не получило такого развития, как у равнинных жителей.
В первой половине XIX в. у адыгов существовала феодальная земельная собственность. Но она являлась еще не личной, а фамильной. Землями владели князья и первостепенные уорки. Однако последние пользовались ими на праве вотчины. Верховными собственниками земельных владений были князья, которые наделяли орков-дворян других степеней землей за несение воинской службы.
У так называемых демократических племен - абадзехов, шапсугов и натухайцев - вместе с феодальной земельной собственностью существовала мелкая крестьянская земельная собственность. У них частная земельная собственность получила большее развитие, чем у аристократических племен. В 60-х годах XIX в. фамильный принцип владения сменяется феодальной собственностью.
В XIX - начале XX в. у адыгов наряду с феодальной собственностью имело распространение общинное землепользование и землевладение. Но преобладающее место занимала феодальная собственность. В наиболее яркой форме общинное землепользование сохранялось у абадзехов, шапсугов и натухайцев. В собственности общины находилось определенное количество пахотных земель, а также пастбища, леса, реки, располагавшиеся поблизости от аула. Общественные земли перераспределялись между дворами каждые 5-9 лет. У темиргоевцев они делились поровну между мужчинами, независимо от возраста, через каждые 9 лет. Перед Октябрьской революцией срок передела был установлен в 6 лет. У кабардинцев Кабардино-Балкарии в первые годы после отмены крепостного права общинные земли делились ежегодно, а с 80-х годов XIX в. раз в 3-5 лет, иногда и через более длительный срок. Князья и крупные уорки не желали выходить из общины и претендовали на лучший пай. И действительно, при разделе общинных земель они получали лучшие и самые удобные для хлебопашества земельные участки, а также сенокосные угодья.
У адыгов существовали следующие системы земледелия: подсечная, залежная, переложная, глубокая вспашка и паровая. Преобладающей являлась переложно-залежная. В горах имела распространение подсечная система земледелия. Адыги производили корчевку обычно осенью и зимой. Для этого они использовали особый инструмент - чыхы - который с одной стороны; имел вид топора, а с другой - кирки. К переднему концу лезвия топора приделывали стальную палочку для предохранения острия от ударов по камням. Подсечная система земледелия требовала много труда и особых сельскохозяйственных навыков.
"В долинах по скатам гор, в ущельях, - писал А. Н. Дьячков-Тарасов. - зеленели нивы; зеленели они и на вершинах, заставляя удивляться терпению, с каким абадзех очищал от леса несколько десятин". Адыгам были известны два вида пахотных орудий: четырехстороннее и передковое пахотное орудие. Первый плуг фигурирует в литературе еще под названием тяжелый, а второй, типа рала,- легкий. Эти пахотные орудия, отмечал И. Л. Серебряков, по своему устройству как нельзя лучше были приспособлены к местным условиям. Он же писал, что адыги не были знакомы с передковым пахотным орудием. Но это утверждение не соответствует действительности. У Гюльденщтедта имеются данные, что адыги в XVIII в. пользовались указанным пахотным орудием. О его существовании у адыгов пишут Г. С. Читая и В. К. Гарданов и др. Адыгский передковый плуг имеет сходство с грузинским (анеулис гутани). Хан-Гирей отмечал, что он обнаруживает общие черты с украинским плугом. Адыгское передковое пахотное орудие имеет аналогию с чеченским.
Передковый плуг имел распространение также на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Армении, Азербайджане, Иране.
По вопросу о происхождении четырехстороннего пахотного орудия в литературе существуют различные мнения. Верта и Брендис считают, что передковый плуг впервые появился в Индии. П. Лезер утверждает, что этот тип плуга возник либо на Востоке, либо в Средней Европе. По его словам, в том и другом случае он прошел через кавказский перешеек, что способствовало его появлению на Кавказе. Опровергая это положение, Г. С. Читая пишет: "Уже то обстоятельство, что этому орудию нужно было пройти через Кавказ, чтобы попасть с Дальнего Востока в Северную Европу или из Средней Европы на Восток, ставит под сомнение правильность положения Лезера. Ведь существует же с незапамятных времен знаменитый степной коридор, соединяющий Среднюю Европу с Востоком, по которому не раз проходили народы, переносились и передавались культурные ценности. Можно полагать, что четырехстороннее пахотное орудие, учитывая наличие на Кавказе переходящих звеньев в его развитии, - "местного происхождения" Г. С. Читая отмечает, что четырехстороннее пахотное орудие возникло в результате совершенствования кавказского трехстороннего пахотного орудия. По его мнению, в XII-XIV вв. передковый плуг попал из Закавказья и Иран и на северную Украину. Br. Bratanie, Dittemer тоже склоняются к мысли, что родиной четырехстороннего пахотного орудия является Закавказье.
Все части адыгского плуга отделывались с тщательностью. Ему придавали легкость, прочность, красоту. Плуги изготовлялись адыгскими мастерами. Железные части делали кузнецы, а деревянные- плотники. Не все семьи располагали плугами. Но ими, конечно, были обеспечены семейные общины и зажиточные люди.
Четырехстороннее пахотное оружие состояло из железного сошника, резака, отвала, стояка, рукоятки, полоза и дышла. Оно было аналогично грузинскому плугу "ачача". Передковый плуг был большого размера, с грядилем, полозом, лемехом, стояком, резаком, отвалом, рукояткой, передком на двух колесах разной "величины, деревянным дышлом, к которому привязывали три-четыре пары волов. По данным И. Л. Серебрякова, ширина лемеха равнялась четырем вершкам, длина резака - трем вершкам, а длина всего плуга - четырем аршинам. Он отмечает, что адыгское пахотное орудие было меньше и легче грузинского.
С. А. Токарев считает, что адыгский плуг "по типу отличался от обычных кавказских, восходящих генетически, как предполагают, к мотыге, черкесский плуг скорее происходит от заступа".
На равнине пахали землю тяжелым, плугом, в который впрягали, четыре пары волов. Им поднимали целину, производили глубокую распашку земли. Горные жители обрабатывали землю малым плугом, в который впрягали пару волов. Там, где было возможно, они использовали и тяжелый плуг. На равнине для мягкой земли использовали также малое пахотное орудие. На крутых склонах, где нельзя было применять плуг, землю обрабатывали мотыгой.
adygeya-culture.info/zemledelie/
"Вот что пишет историограф черноморских казаков, И.Д. Попко в очерках 1858 года о черкесском плуге: "Устройство черкесского (адыгского) плуга, очень лёгкого и ходкого, заслуживало бы подражания. Он не забирает так глубоко, как тяжёлый казацкий плуг, зато кроит землю тонкими и ровными ломтиками, и по целине идёт без малейшей запинки. Пахота черкеса - искусная ткань, загляденье".
ketu.centrale.ru/poselenie/ovsinsk.php#32
«НОВАЯ СИСТЕМА ЗЕМЛЕДЕЛИЯ» И.Е. Овсинский
"Действительно, об области Китая, несмотря на ее величину и большое число ее городов, до нас доходят лишь исключительные и редкие известия, и это при том, что эти известия не проверены. Так же обстоит дело и с областью Индии. Подлинно, известия о ней, которые доходят до нас, путаны и не проверены. То же можно сказать и о стране булгар, о стране черкесов, стране русов, стране сербов, стране валахов и стране франков, начиная от Константинопольского пролива до Западного Окружающего моря. Это многочисленные страны и очень обширные, большие государства, и, несмотря на это, у нас неизвестны названия их городов и условия существования этих стран, и из них упоминают лишь только редкие и немногочисленные. Точно так же обстоит дело и со странами Судана в южной стороне. Они так же страны многочисленные и принадлежат различным видам ал-хабаша, зинджей, нубийцев, жителей Такрура и Зайла' и других. Но до нас доходят лишь редкие и небольшие известия об этих странах. Большая часть книг о путях и государствах исследует страны ислама и, несмотря на это, не перечисляет их все до конца. Но подобно тому, как говорят «то, что неизвестно целиком, не отбрасывают целиком», потому что знать часть лучше, чем не знать ничего".
www.vostlit.info/Texts/rus15/Abu-l-Fida/text1.p...
www.vostlit.info/Texts/rus15/Abu-l-Fida/text1.p...
пятница, 23 апреля 2010
Данное обращение Принца Иорданского Хашимитского Королевства Али Бин Аль Хусейн к адыгам (черкесам) Республики Адыгея и всего Северного Кавказа было зачитано полномочным представителем Принца Али на праздничном республиканском мероприятии (Майкоп, 1999 г., Государственная филармония Республики Адыгея), в котором принимали участие руководители Адыгеи и представители общественности. Обращение ранее нигде не публиковалось.
Мои дорогие братья и сестры Адыгеи и всего Северного Кавказа!
Я хочу выразить свою глубокую признательность и благодарность от имени моего брата Его Величества Короля Абдуллаха и от себя лично за все ваши письма с соболезнованиями и поддержку в связи с кончиной моего отца Его Величества Короля Хашимитского Королевства Иордания Хусейна.
Однажды мой отец рассказывал мне, как его отец и отец его отца сказали ему: "Самое главное в жизни – стараться быть настойчивым, упорным, работать усердно, невзирая на трудности и препятствия, которые могут встречаться на пути. Только таким образом ты сможешь жить в согласии с собой и со всемогущим Аллахом".
Теперь я постоянно чувствую его мудрость в своем сердце и слышу его мелодичный голос. Каждый раз, когда я смотрю на небо или на что-либо прекрасное, я думаю о своем отце. Тем не менее, в моей душе, в которой долго господствовало смятение, сейчас царит мир и спокойствие. Я знаю, что дело, которому посвятил себя мой отец, должно быть продолжено, и, когда придет мое время, я сделаю все возможное для моих братьев и сестер.
Дело жизни моего отца и моей семьи – добиваться справедливости, с честью служить своему народу, отдать жизнь за то, что нам дорого, работать во имя будущего, чтобы наши дети и дети наших детей имели лучшую жизнь под солнцем.
Сейчас наступило время, когда многие политики и сильные мира сего принимают необдуманные, поспешные решения, преследуя собственную выгоду. Как Хашимит и прямой наследник пророка Мухаммеда, мой долг – служить мусульманам всего мира, независимо от их расы и вероучения. Я испытываю великую гордость и для меня большая честь хоть в какой-то степени помочь осуществлению надежд, мечтаний и стремлений адыгского народа.
После того, как я потерял своего отца и свою мать, после того, как собственными глазами видел войну на Ближнем Востоке, после возвращения из Косово, где мы оказывали помощь албанским беженцам, раздавали продукты и медикаменты, я стал ценить жизнь как никогда раньше.
Я верю, что с помощью мира, упорства, здравого смысла, ответственности за свои действия, истинной веры в Аллаха, мы сможем достигнуть наших целей и преодолеть все силы тьмы и зла. Поэтому я буду продолжать всю свою жизнь поддерживать адыгский народ всем сердцем и душой, и я хотел бы попросить каждого из вас присоединиться к этой цели и работать всем вместе как одна команда, так как никто не имеет права своими безответственными действиями и невежеством руководить судьбой нашего народа.
Однажды один адыг задал мне вопрос: "Почему ты заботишься о нас, почему ты помогаешь нам? Мы ведь – малочисленный народ, у нас нет власти и мы нация, находящаяся в процессе ассимиляции?".
Человек должен работать, не имея награды. Награда будет не при жизни, а после нее, когда каждый из нас будет судим Всевышним по его делам.
Адыги – прекрасный и древний народ с культурой и историей, которые сделали мир лучше. Тем не менее, адыги в своем нынешнем положении похожи на полностью парализованного человека. Хотя он понимает, что происходит, он не может заставить себя двигаться. Однако он не чувствует боли потому, что его руки и ноги потеряли чувствительность от воздействия паралича. Паралич может быть преодолен только тогда, когда адыги начнут просыпаться, узнают, что их величие заключается в единстве. Без единения они не будут способны противостоять ассимиляции, чуждому влиянию. У них не будет возможности сделать достойный вклад в мировую культуру и цивилизацию. Поэтому я призываю всех адыгов объединить наши усилия и энергию, чтобы преодолеть небольшие препятствия, основанные на племенных и исторических разногласиях.
Пришло время учиться у прошлого и работать всем вместе над настоящим ради лучшего будущего. Необходимо пробудить наше сознание и двигаться вперед, чтоб поток времени не прошел мимо нас.
И никогда снова ни один из нас, адыгов, не будет говорить о том, кем он мог быть, и кем он был или кем он мог стать. Он будет говорить с гордостью и радостью о том, кто он есть и кем он будет.
Да хранит вас всех Аллах! Я надеюсь на нашу скорую встречу с вами на прекрасном Кавказе.
Ваш брат Али Бин Аль Хусейн
bzhaho.livejournal.com/3676.html
Мои дорогие братья и сестры Адыгеи и всего Северного Кавказа!
Я хочу выразить свою глубокую признательность и благодарность от имени моего брата Его Величества Короля Абдуллаха и от себя лично за все ваши письма с соболезнованиями и поддержку в связи с кончиной моего отца Его Величества Короля Хашимитского Королевства Иордания Хусейна.
Однажды мой отец рассказывал мне, как его отец и отец его отца сказали ему: "Самое главное в жизни – стараться быть настойчивым, упорным, работать усердно, невзирая на трудности и препятствия, которые могут встречаться на пути. Только таким образом ты сможешь жить в согласии с собой и со всемогущим Аллахом".
Теперь я постоянно чувствую его мудрость в своем сердце и слышу его мелодичный голос. Каждый раз, когда я смотрю на небо или на что-либо прекрасное, я думаю о своем отце. Тем не менее, в моей душе, в которой долго господствовало смятение, сейчас царит мир и спокойствие. Я знаю, что дело, которому посвятил себя мой отец, должно быть продолжено, и, когда придет мое время, я сделаю все возможное для моих братьев и сестер.
Дело жизни моего отца и моей семьи – добиваться справедливости, с честью служить своему народу, отдать жизнь за то, что нам дорого, работать во имя будущего, чтобы наши дети и дети наших детей имели лучшую жизнь под солнцем.
Сейчас наступило время, когда многие политики и сильные мира сего принимают необдуманные, поспешные решения, преследуя собственную выгоду. Как Хашимит и прямой наследник пророка Мухаммеда, мой долг – служить мусульманам всего мира, независимо от их расы и вероучения. Я испытываю великую гордость и для меня большая честь хоть в какой-то степени помочь осуществлению надежд, мечтаний и стремлений адыгского народа.
После того, как я потерял своего отца и свою мать, после того, как собственными глазами видел войну на Ближнем Востоке, после возвращения из Косово, где мы оказывали помощь албанским беженцам, раздавали продукты и медикаменты, я стал ценить жизнь как никогда раньше.
Я верю, что с помощью мира, упорства, здравого смысла, ответственности за свои действия, истинной веры в Аллаха, мы сможем достигнуть наших целей и преодолеть все силы тьмы и зла. Поэтому я буду продолжать всю свою жизнь поддерживать адыгский народ всем сердцем и душой, и я хотел бы попросить каждого из вас присоединиться к этой цели и работать всем вместе как одна команда, так как никто не имеет права своими безответственными действиями и невежеством руководить судьбой нашего народа.
Однажды один адыг задал мне вопрос: "Почему ты заботишься о нас, почему ты помогаешь нам? Мы ведь – малочисленный народ, у нас нет власти и мы нация, находящаяся в процессе ассимиляции?".
Человек должен работать, не имея награды. Награда будет не при жизни, а после нее, когда каждый из нас будет судим Всевышним по его делам.
Адыги – прекрасный и древний народ с культурой и историей, которые сделали мир лучше. Тем не менее, адыги в своем нынешнем положении похожи на полностью парализованного человека. Хотя он понимает, что происходит, он не может заставить себя двигаться. Однако он не чувствует боли потому, что его руки и ноги потеряли чувствительность от воздействия паралича. Паралич может быть преодолен только тогда, когда адыги начнут просыпаться, узнают, что их величие заключается в единстве. Без единения они не будут способны противостоять ассимиляции, чуждому влиянию. У них не будет возможности сделать достойный вклад в мировую культуру и цивилизацию. Поэтому я призываю всех адыгов объединить наши усилия и энергию, чтобы преодолеть небольшие препятствия, основанные на племенных и исторических разногласиях.
Пришло время учиться у прошлого и работать всем вместе над настоящим ради лучшего будущего. Необходимо пробудить наше сознание и двигаться вперед, чтоб поток времени не прошел мимо нас.
И никогда снова ни один из нас, адыгов, не будет говорить о том, кем он мог быть, и кем он был или кем он мог стать. Он будет говорить с гордостью и радостью о том, кто он есть и кем он будет.
Да хранит вас всех Аллах! Я надеюсь на нашу скорую встречу с вами на прекрасном Кавказе.
Ваш брат Али Бин Аль Хусейн
bzhaho.livejournal.com/3676.html
понедельник, 19 апреля 2010
в адыгском фольклоре можно встретить образ гигантского орла Анакъ.
Виноградов Ю.А.
"Монархические титулы в истории Древней Греции"
"Проблемы культурогенеза и культурного наследия. Сборник статей к 80-летию Вадима Михайловича Массона". СПб. 2009. С. 117-128.
Линейное письмо Б, как известно, уже расшифровано, что дает основания лучше представить себе социально-политическую структуру крито-микенского общества. Имеющиеся тексты позволяют считать, что общество было устроено на теократически-монархических принципах. На вершине социальной лестницы находился некий ванака, что обычно понимается как "владыка", "господин", "царь", хотя этот термин может относиться не только к земному правителю, но и богу, и даже лицу, выполняющему функции верховного жреца (Полякова 1983а: 63)
...
главнокомандующий греческим войском Агамемнон у Гомера часто называется Анакс андрон, то есть "Пастырь мужей" или Поймен лаон - "Пастырь народов". Следует обратить внимании правда, что гомеровский термин анакс, как и микенский ванака, может относиться и к человеку, и к богу (Полякова 1983а: 62, прим. 28)"
liberea.gerodot.ru/a_hist/vinogradov01.htm
АНАК
пещера (кумык.). Дагестан. См. ан.
(Словарь народных географических терминов. Мурзаев Э.М. - М.: Мысль, 1984. - 654 с.)
www.longsoft.ru/html/4/a/anak.html
Анамелех — (бог Ану есть царь) (4Ц 17.31)-бог неба, главное сепарваимское божество, изображаемое на памятниках в виде человека, покрытого рыбьей чешуей. Ему, как и Молоху, в жертву сожигались дети.
mirslovarei.com/content_his/ANAKA-26400.html
АНАКА (стенание; Лев 11:20) — животное пресмыкающееся, по закону Моисееву, из породы нечистых. Вероятно, под сим названием разумеется ящерица Гекко, водящаяся в обилии в странах, омываемых Средиземным морем, особенно в Египте, и кваканье которой походит на кваканье большой лягушки. В Каире думают, что она отравляет пищу, если проползет над нею, и в этом, конечно, есть своя доля правды. Из ног этого пресмыкающегося вытекает иногда вредная, острая жидкость, которая производит воспаление в человеческой коже, если только коснется тела; следовательно, пища, в которую попадет означенная жидкость, делается негодною к употреблению и вредною для здоровья.
www.wco.ru/biblio/books/b_encycl/H015-T.htm
Анак это имя, которое в переводе означает стенания
Да, тут все-таки, видимо имя собственное Анак . Ведь сказано нэфилим бней Анак , а не нэфилим бней анаким. Выходит павшие дети Анака . Но тогда тем более они никакие не исполины, а просто забыли ребята Б-га - вот и пали
www.mason.ru/newforum/lofiversion/index.php/t56...
анунак(и) - популярный имень
Виноградов Ю.А.
"Монархические титулы в истории Древней Греции"
"Проблемы культурогенеза и культурного наследия. Сборник статей к 80-летию Вадима Михайловича Массона". СПб. 2009. С. 117-128.
Линейное письмо Б, как известно, уже расшифровано, что дает основания лучше представить себе социально-политическую структуру крито-микенского общества. Имеющиеся тексты позволяют считать, что общество было устроено на теократически-монархических принципах. На вершине социальной лестницы находился некий ванака, что обычно понимается как "владыка", "господин", "царь", хотя этот термин может относиться не только к земному правителю, но и богу, и даже лицу, выполняющему функции верховного жреца (Полякова 1983а: 63)
...
главнокомандующий греческим войском Агамемнон у Гомера часто называется Анакс андрон, то есть "Пастырь мужей" или Поймен лаон - "Пастырь народов". Следует обратить внимании правда, что гомеровский термин анакс, как и микенский ванака, может относиться и к человеку, и к богу (Полякова 1983а: 62, прим. 28)"
liberea.gerodot.ru/a_hist/vinogradov01.htm
АНАК
пещера (кумык.). Дагестан. См. ан.
(Словарь народных географических терминов. Мурзаев Э.М. - М.: Мысль, 1984. - 654 с.)
www.longsoft.ru/html/4/a/anak.html
Анамелех — (бог Ану есть царь) (4Ц 17.31)-бог неба, главное сепарваимское божество, изображаемое на памятниках в виде человека, покрытого рыбьей чешуей. Ему, как и Молоху, в жертву сожигались дети.
mirslovarei.com/content_his/ANAKA-26400.html
АНАКА (стенание; Лев 11:20) — животное пресмыкающееся, по закону Моисееву, из породы нечистых. Вероятно, под сим названием разумеется ящерица Гекко, водящаяся в обилии в странах, омываемых Средиземным морем, особенно в Египте, и кваканье которой походит на кваканье большой лягушки. В Каире думают, что она отравляет пищу, если проползет над нею, и в этом, конечно, есть своя доля правды. Из ног этого пресмыкающегося вытекает иногда вредная, острая жидкость, которая производит воспаление в человеческой коже, если только коснется тела; следовательно, пища, в которую попадет означенная жидкость, делается негодною к употреблению и вредною для здоровья.
www.wco.ru/biblio/books/b_encycl/H015-T.htm
Анак это имя, которое в переводе означает стенания
Да, тут все-таки, видимо имя собственное Анак . Ведь сказано нэфилим бней Анак , а не нэфилим бней анаким. Выходит павшие дети Анака . Но тогда тем более они никакие не исполины, а просто забыли ребята Б-га - вот и пали
www.mason.ru/newforum/lofiversion/index.php/t56...
анунак(и) - популярный имень
четверг, 08 апреля 2010
Ты и вы
2 декабря 2005
Автор: эксперт Владимир Викторович Колесов, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного университета.
Каково происхождение обращения на вы? Когда и зачем оно появилось?
Да, действительно, на Руси всегда и всем один на один говорили ты, и поэтому русскому человеку показалось бы странным форму множественного числа относить к одному лицу. Что за почтение? Или — упрёк? Для чего же тогда огород городить и различать по числам: коли один — число единственное, двое — двойственное (была особая форма местоимения — ва), три и больше — множественное?
С XVI века под влиянием модного польского этикета дошло до нас вы. Боярин-изменник Андрей Курбский был одним из первых, кто употреблял эту форму; надолго и осталась она как форма аристократическая. Тому содействовало также влияние современных европейских языков на русское общество в XVIII веке. Не случайно галантная речь столичных щеголей того века ввела в широкий оборот безликое вы; в литературе впервые переводчик и поэт В. Тредиаковский употребил «нежное Вы за важное Ты». Важное — величавое и возвышенное, так понимали это слово тогда.
Проникновение вы в обиход было стремительным, ибо требовалось обществу. Вот какими словами, не без иронии, описывал эту историю Н. Г. Чернышевский:
«Вместе с личным местоимением второго лица и костюмом проходит три фазиса развития и вся манера держать себя. Человек нецивилизованный и неучёный прост в разговоре, натурален во всех движениях, не знает заученных поз и искусственных фраз... Вне цивилизации человек безразлично говорит одинаковым местоимением со всеми другими людьми. Наш мужик называет одинаково ты и своего брата, и барина, и царя. Начиная полироваться, мы делаем различие между людьми на ты и на вы. При грубых формах цивилизации вы кажется нам драгоценным подарком человеку, с которым мы говорим, и мы очень скупы на такой почёт. Но чем образованнее становимся мы, тем шире делается круг вы, и, наконец, француз, если только скинул сабо, почти никому уже не говорит ты. Но у него осталась ещё возможность, если захочет, кольнуть глаза наглецу или врагу словом ты».
Кстати сказать, именно на том «фазисе», когда в ходу и ты и вы, находится сейчас разговорная русская речь. Что же касается французского, некоторые мемуары рассказывают о попытках русских барынь говорить в Париже на ты. До добра это никогда не доводило.
«Англичанин, — продолжает Чернышевский, — потерял и эту возможность: из живого языка разговорной речи у него совершенно исчезло слово ты. Оно может являться у него только в тех случаях, когда по-русски употребляются слова понеже, очеса и т. п. (т. е. в высоком стиле); слово ты в английском языке так же забыто, как у нас несторовское онсиця вместо этот. Не только слугу, но и собаку или кошку англичанин не может назвать иначе, как вы. Началось дело, как видим, безразличием отношений по разговору ко всем людям, продолжалось разделением их на разряды по степени почёта (немцы, достигнувшие апогея в этом среднем фазисе развития, ухитрились до того, что устроили целых четыре градации почёта: 1) du -это чёрному народу; 2) er - это... для среднего рода людей; 3) Ihr — это для чиновников, занимающих середину между людьми среднего рода и благорождёнными; 4) Sie для благорождённых...), приходит в результате снова к безразличному обращению со всеми людьми... на вы».
Читатель по достоинству оценит эти слова замечательного писателя и гражданина. Но во времена Чернышевского иначе и быть не могло, потому что этикет XIX века именно немецкие градации в отношении к человеку по рангам и предполагал.
Но тогда же развивались и иные традиции. Двоюродный брат и друг Чернышевского, впоследствии академик, А. Н. Пыпин рассказывал, что в университете студенты с латинистом общались на ты, «потому что и греки и римляне, как известно, всегда говорили на ты... как говорили римляне и как говорит русский народ». Тем не менее полной зависимости от иностранных речений и традиций, конечно, не было. Латынь учили и гимназисты, но в зиму с 1857 на 1858 год в русских гимназиях по реформе знаменитого врача Н. И. Пирогова, «не взирая на возраст, стали говорить — вы, при этом отменив и порку, — вспоминает известный педагог В. П. Острогорский. — Так сразу с одного маху исчезло из употребления и свиное рыло, и ослиное ухо, и даже личное местоимение ты». Не то в университете, там наоборот: «фамильярное ты, на которое тогда переходили студенты с первого же знакомства, было как бы внешним выражением той нравственной солидарности, какая чувствовалась в нас по отношению ко всему студенчеству». Товарищеское отношение на основе доверительной взаимности. Через несколько лет (как результат отмены крепостного права) товарищеские обращения распространились уже и на семейные, и на коллективные отношения. До того в быту даже между членами семьи обычным было вы, но в 1870-е годы «отец с сыном... были, по-модному, на ты» (Ф. Достоевский). В те же годы молодой Л. Толстой писал о крестьянском мальчике, с которым «составлял рассказы»: «Федька говорит мне ты тогда, когда бывает увлечён и взволнован». Тогда мальчик выражается не по-учёному, а как привык; вместе с тем это и показатель степени его доверия к учителю.
В середине XIX века обращение на вы или ты стало фактом социальным. Об этом писали и революционные демократы, отстаивавшие свободу человеческой личности от посягательств бюрократической камарильи. «Его высокоблагородию, — пишет Н. А. Добролюбов в "Свистке", — видимо не хотелось сказать мне вы, а с ты оно относиться ко мне не решилось; потому оно благоразумно избежало местоимений». Каждое такое столкновение с этим безликим «оно» воспринималось болезненно и всегда отмечалось. На то и было рассчитано. Так и шеф жандармов Бенкендорф обращался к Дельвигу или Пушкину — высокомерно на ты, провоцируя на ответную дерзость. Знак социального достоинства, местоимение личное становилось символом классовой борьбы. «Ванька, рассуждающий о том, что земля кругла, показался смешон; Ванька, изъявляющий претензию, чтоб с ним были на вы, показался дерзок» (М. Е. Салтыков-Щедрин).
Среди знаменитых требований рабочих Ленских приисков в 1912 году было и такое: «Рабочих называть не на ты, а на вы». В приказе № 1 Петроградского Совета от 1 марта 1917 года по армии — «обращение на ты отменяется совершенно».
Личное и социальное в постоянном конфликте. Социальный знак отношения к человеку как бы взаимообратим. Покровительственно-начальственное «тыканье» идёт от петербургских чиновников XIX века (как подражание царю, который всем говорил ты), и «подчинённые не смели сердиться на ты от начальника», — замечал А. И. Герцен. Иерархия подчинения проникала в семью. Герцен вспоминал о своём дяде:
«...был двумя годами старше моего отца и говорил ему ты, а тот, в качестве меньшого брата, — вы».
Однако унизительность подобного ты в одних разговорах удивительным образом оборачивалась знаком уважительного отношения и доверия со стороны других лиц. Поэт А. Фет, став мировым судьёй, старался обращаться к крестьянам на вы, но постепенно вернулся на ты — поскольку и сами крестьяне к судьям обращались на ты. Побывав в детской колонии, Ф. Достоевский поразился фальши, которую почувствовал в обращении на вы, принятом здесь. «Это вы показалось мне здесь несколько как бы натянутым, немного как бы чем-то излишним. Одним словом, это вы, может быть, ошибка и несколько серьёзная. Мне кажется, что оно как бы отдаляет детей от воспитателя; в вы заключается как бы нечто формальное и казённое, и нехорошо, если иной мальчик примет его за нечто как бы к нему презрительное . Оно, может быть, по-нашему, по-господскому, и вежливей, — объяснял писатель, — но холоднее, гораздо холоднее». Опустошённое грамматически, оно воспринималось только как знак достоинства — к одному обращаюсь как ко многим, т. е. как ко всем вообще, самого его никак не выделяя.
Вот насколько многолики наши местоимения. Одно дело — социальный ранг, другое — народное чувство личности, противопоставленное мертвящей официальности.
Но есть и третье, и вот о нём-то немецкий философ Л. Фейербах сказал поразительно верно (хотя и имел при этом в виду высокие философские цели): « Ты, обращённое мужчиной к женщине, звучит совершенно иначе, чем монотонное ты между друзьями».
Поэты пытаются оживить замирающий образ личного местоимения. «Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила» (Пушкин). Совершенно иное чувство в другом лирическом стихотворении — «Я вас любил». Здесь, замечал критик В. Шкловский, « вы хочет перейти в ты, однако это уже и не вы, хотя ещё и не ты. Смысл колеблется. Очень точно дана стадия чувства, его развитие».
Поэт всегда чувствует лирическое напряжение между словами, которые наполнились новым смыслом, искусно играет перекатом тонких недомолвок: «И как будто по ошибке я сказала: ты...» (А. Ахматова).
Нежное вы в XVIII веке, нежное ты — сейчас... кто скажет, что нежнее?..
Барственное «тыканье» оскорбительно, лиричное ты — приятно; местоимение ли повинно в том, что так получилось?
Культура русского слова — в поведении говорящего, тут важно учитывать, какая эмоция вложена в то или иное слово.
Впрочем, так или иначе, в различном подтексте и в разном обличье, но вернулось к нам народное, древнее, близкое ты. Потому что в новых условиях жизни потребовалось выделить в обращении тех, кому по-прежнему можно с полным доверием сказать по-русски: ты.
Став социальной приметой в отношениях между людьми, комбинации местоимений вы или ты постепенно распределили между собой роли. Ты — не низкий стиль, а доверительность и близость; вы — официальность, уважительность и признательность, а вовсе не высокий стиль. Можно наказать и друга, обратясь к нему: вы...
www.elitarium.ru/2005/12/02/ty_i_vy.html
2 декабря 2005
Автор: эксперт Владимир Викторович Колесов, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного университета.
Каково происхождение обращения на вы? Когда и зачем оно появилось?
Да, действительно, на Руси всегда и всем один на один говорили ты, и поэтому русскому человеку показалось бы странным форму множественного числа относить к одному лицу. Что за почтение? Или — упрёк? Для чего же тогда огород городить и различать по числам: коли один — число единственное, двое — двойственное (была особая форма местоимения — ва), три и больше — множественное?
С XVI века под влиянием модного польского этикета дошло до нас вы. Боярин-изменник Андрей Курбский был одним из первых, кто употреблял эту форму; надолго и осталась она как форма аристократическая. Тому содействовало также влияние современных европейских языков на русское общество в XVIII веке. Не случайно галантная речь столичных щеголей того века ввела в широкий оборот безликое вы; в литературе впервые переводчик и поэт В. Тредиаковский употребил «нежное Вы за важное Ты». Важное — величавое и возвышенное, так понимали это слово тогда.
Проникновение вы в обиход было стремительным, ибо требовалось обществу. Вот какими словами, не без иронии, описывал эту историю Н. Г. Чернышевский:
«Вместе с личным местоимением второго лица и костюмом проходит три фазиса развития и вся манера держать себя. Человек нецивилизованный и неучёный прост в разговоре, натурален во всех движениях, не знает заученных поз и искусственных фраз... Вне цивилизации человек безразлично говорит одинаковым местоимением со всеми другими людьми. Наш мужик называет одинаково ты и своего брата, и барина, и царя. Начиная полироваться, мы делаем различие между людьми на ты и на вы. При грубых формах цивилизации вы кажется нам драгоценным подарком человеку, с которым мы говорим, и мы очень скупы на такой почёт. Но чем образованнее становимся мы, тем шире делается круг вы, и, наконец, француз, если только скинул сабо, почти никому уже не говорит ты. Но у него осталась ещё возможность, если захочет, кольнуть глаза наглецу или врагу словом ты».
Кстати сказать, именно на том «фазисе», когда в ходу и ты и вы, находится сейчас разговорная русская речь. Что же касается французского, некоторые мемуары рассказывают о попытках русских барынь говорить в Париже на ты. До добра это никогда не доводило.
«Англичанин, — продолжает Чернышевский, — потерял и эту возможность: из живого языка разговорной речи у него совершенно исчезло слово ты. Оно может являться у него только в тех случаях, когда по-русски употребляются слова понеже, очеса и т. п. (т. е. в высоком стиле); слово ты в английском языке так же забыто, как у нас несторовское онсиця вместо этот. Не только слугу, но и собаку или кошку англичанин не может назвать иначе, как вы. Началось дело, как видим, безразличием отношений по разговору ко всем людям, продолжалось разделением их на разряды по степени почёта (немцы, достигнувшие апогея в этом среднем фазисе развития, ухитрились до того, что устроили целых четыре градации почёта: 1) du -это чёрному народу; 2) er - это... для среднего рода людей; 3) Ihr — это для чиновников, занимающих середину между людьми среднего рода и благорождёнными; 4) Sie для благорождённых...), приходит в результате снова к безразличному обращению со всеми людьми... на вы».
Читатель по достоинству оценит эти слова замечательного писателя и гражданина. Но во времена Чернышевского иначе и быть не могло, потому что этикет XIX века именно немецкие градации в отношении к человеку по рангам и предполагал.
Но тогда же развивались и иные традиции. Двоюродный брат и друг Чернышевского, впоследствии академик, А. Н. Пыпин рассказывал, что в университете студенты с латинистом общались на ты, «потому что и греки и римляне, как известно, всегда говорили на ты... как говорили римляне и как говорит русский народ». Тем не менее полной зависимости от иностранных речений и традиций, конечно, не было. Латынь учили и гимназисты, но в зиму с 1857 на 1858 год в русских гимназиях по реформе знаменитого врача Н. И. Пирогова, «не взирая на возраст, стали говорить — вы, при этом отменив и порку, — вспоминает известный педагог В. П. Острогорский. — Так сразу с одного маху исчезло из употребления и свиное рыло, и ослиное ухо, и даже личное местоимение ты». Не то в университете, там наоборот: «фамильярное ты, на которое тогда переходили студенты с первого же знакомства, было как бы внешним выражением той нравственной солидарности, какая чувствовалась в нас по отношению ко всему студенчеству». Товарищеское отношение на основе доверительной взаимности. Через несколько лет (как результат отмены крепостного права) товарищеские обращения распространились уже и на семейные, и на коллективные отношения. До того в быту даже между членами семьи обычным было вы, но в 1870-е годы «отец с сыном... были, по-модному, на ты» (Ф. Достоевский). В те же годы молодой Л. Толстой писал о крестьянском мальчике, с которым «составлял рассказы»: «Федька говорит мне ты тогда, когда бывает увлечён и взволнован». Тогда мальчик выражается не по-учёному, а как привык; вместе с тем это и показатель степени его доверия к учителю.
В середине XIX века обращение на вы или ты стало фактом социальным. Об этом писали и революционные демократы, отстаивавшие свободу человеческой личности от посягательств бюрократической камарильи. «Его высокоблагородию, — пишет Н. А. Добролюбов в "Свистке", — видимо не хотелось сказать мне вы, а с ты оно относиться ко мне не решилось; потому оно благоразумно избежало местоимений». Каждое такое столкновение с этим безликим «оно» воспринималось болезненно и всегда отмечалось. На то и было рассчитано. Так и шеф жандармов Бенкендорф обращался к Дельвигу или Пушкину — высокомерно на ты, провоцируя на ответную дерзость. Знак социального достоинства, местоимение личное становилось символом классовой борьбы. «Ванька, рассуждающий о том, что земля кругла, показался смешон; Ванька, изъявляющий претензию, чтоб с ним были на вы, показался дерзок» (М. Е. Салтыков-Щедрин).
Среди знаменитых требований рабочих Ленских приисков в 1912 году было и такое: «Рабочих называть не на ты, а на вы». В приказе № 1 Петроградского Совета от 1 марта 1917 года по армии — «обращение на ты отменяется совершенно».
Личное и социальное в постоянном конфликте. Социальный знак отношения к человеку как бы взаимообратим. Покровительственно-начальственное «тыканье» идёт от петербургских чиновников XIX века (как подражание царю, который всем говорил ты), и «подчинённые не смели сердиться на ты от начальника», — замечал А. И. Герцен. Иерархия подчинения проникала в семью. Герцен вспоминал о своём дяде:
«...был двумя годами старше моего отца и говорил ему ты, а тот, в качестве меньшого брата, — вы».
Однако унизительность подобного ты в одних разговорах удивительным образом оборачивалась знаком уважительного отношения и доверия со стороны других лиц. Поэт А. Фет, став мировым судьёй, старался обращаться к крестьянам на вы, но постепенно вернулся на ты — поскольку и сами крестьяне к судьям обращались на ты. Побывав в детской колонии, Ф. Достоевский поразился фальши, которую почувствовал в обращении на вы, принятом здесь. «Это вы показалось мне здесь несколько как бы натянутым, немного как бы чем-то излишним. Одним словом, это вы, может быть, ошибка и несколько серьёзная. Мне кажется, что оно как бы отдаляет детей от воспитателя; в вы заключается как бы нечто формальное и казённое, и нехорошо, если иной мальчик примет его за нечто как бы к нему презрительное . Оно, может быть, по-нашему, по-господскому, и вежливей, — объяснял писатель, — но холоднее, гораздо холоднее». Опустошённое грамматически, оно воспринималось только как знак достоинства — к одному обращаюсь как ко многим, т. е. как ко всем вообще, самого его никак не выделяя.
Вот насколько многолики наши местоимения. Одно дело — социальный ранг, другое — народное чувство личности, противопоставленное мертвящей официальности.
Но есть и третье, и вот о нём-то немецкий философ Л. Фейербах сказал поразительно верно (хотя и имел при этом в виду высокие философские цели): « Ты, обращённое мужчиной к женщине, звучит совершенно иначе, чем монотонное ты между друзьями».
Поэты пытаются оживить замирающий образ личного местоимения. «Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила» (Пушкин). Совершенно иное чувство в другом лирическом стихотворении — «Я вас любил». Здесь, замечал критик В. Шкловский, « вы хочет перейти в ты, однако это уже и не вы, хотя ещё и не ты. Смысл колеблется. Очень точно дана стадия чувства, его развитие».
Поэт всегда чувствует лирическое напряжение между словами, которые наполнились новым смыслом, искусно играет перекатом тонких недомолвок: «И как будто по ошибке я сказала: ты...» (А. Ахматова).
Нежное вы в XVIII веке, нежное ты — сейчас... кто скажет, что нежнее?..
Барственное «тыканье» оскорбительно, лиричное ты — приятно; местоимение ли повинно в том, что так получилось?
Культура русского слова — в поведении говорящего, тут важно учитывать, какая эмоция вложена в то или иное слово.
Впрочем, так или иначе, в различном подтексте и в разном обличье, но вернулось к нам народное, древнее, близкое ты. Потому что в новых условиях жизни потребовалось выделить в обращении тех, кому по-прежнему можно с полным доверием сказать по-русски: ты.
Став социальной приметой в отношениях между людьми, комбинации местоимений вы или ты постепенно распределили между собой роли. Ты — не низкий стиль, а доверительность и близость; вы — официальность, уважительность и признательность, а вовсе не высокий стиль. Можно наказать и друга, обратясь к нему: вы...
www.elitarium.ru/2005/12/02/ty_i_vy.html
воскресенье, 28 марта 2010
Текуева М.А. Мир интимных переживаний адыгов*//Исторический вестник. Вып. III. Нальчик, 2006. С. 226-241.
I. СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ АДЫГОВ
Изучая взаимоотношения мужчин и женщин и их социальные статусы, невозможно оставить в стороне сексуальный аспект этих взаимоотношений. До недавних пор исследование сексуальности было прерогативой в основном медицины и психоанализа, но и этнографическая наука внесла серьезный вклад в описание и объяснение экзотических для европейцев эротических особенностей жизни разных народов мира. Часто именно в них прослеживаются истоки социальных конструктов, определяющих систему власти и подчинения, взаимопомощи и взаимоподавления, свободы поведения и самооценки индивидуума. Половые отношения, являющиеся, казалось бы, самым непосредственным проявлением «естественного», при ближайшем изучении представляют из себя культурные модели, суть которых зависит от исторических и культурных стереотипов. Сексуальность, понимаемая в обыденном сознании как интимное дело двоих, оказывается на деле тщательно институализированной и подчиненной идеологии конкретного общества. (Фуко) Регулирование сексуального поведения мужчин и женщин достигается с помощью обычаев и традиций, ритуалов брачного поведения, сексуальных запретов. По определению Гейл Рубин «реальность сексуального имеет свои собственные внутренние политики, структуры неравенства и модусы поведения»[1]. Похоже, сексуальная сторона жизни оказывается наиболее жестким конструктом любого социума.
Реконструкция интимных переживаний женщины и мужчины в традиционной жизни адыгов представляется весьма сложной задачей. В отличие от исследователей культур, носители которых имели возможность письменной вербализации своих чувств и эмоций, кавказоведы лишены возможности анализа документов. В распоряжении исследователя мифологические и фольклорные материалы, записки иностранных путешественников, замечавших особенное в быту и нравах местных жителей, и рассказы стариков, заставших тех, кто не знал трансформирующего влияния модернизации на семейно-родственные отношения. Мы по крупицам попытаемся восстановить картину повседневных переживаний влюбленных, супругов, выяснить возможность любви вне брака в традиционном адыгском обществе. Особое внимание будет уделено женскому восприятию любовных переживаний, во-первых, потому что мужчины были свободнее в выражении своих чувств и своего взгляда на отношения полов. Будучи профессиональными сочинителями и исполнителями народных песен, они имели больше возможностей для вербального выражения любовных переживаний. Они же были законодателями, фиксировавшими норму и ее нарушение в вопросах супружеской верности. Мужская точка зрения на любовь и секс, таким образом, лучше известна. Во-вторых, монополизировав частную сферу жизни, женщина являлась тонким «экспертом» в области любовных отношений. Восприятие женщины обществом в образе матери-кормилицы не исключает, а предполагает важность ее сексуальной привлекательности и знания любовных приемов, глубину душевных переживаний женщины.
Сложность нашего исследования заключается в том, что публичное изъявление чувств у адыгских народов было табуизировано, так же как и свободное обсуждение этой темы. Поэтому бросается в глаза раскованность в изложении подробностей интимных отношений героев рассказчиками архаических мифологических сказаний. И то, что они преподносятся как нечто обыкновенное, без позднейших оговорок и пояснений, наводит знатоков строгой кавказской морали на размышления. Мифологические тексты не совпадают полностью с идеальными представлениями ценностно-нормативной системы патриархальной культуры адыгов. Мы имеем здесь дело с коллективными бессознательнательными представлениями, которые содержат в себе изначальный тип усвоения этносом чувственного опыта. Эти этнические архетипы сознания в дальнейшем предопределяют структуру образов, в которые укладываются новые человеческие восприятия, но осознано в чистом виде не обнаруживаются. Философы предупреждали историков о серьезной ошибке тех, кто, желая составить мнение о жизни человека или эпохи, пытается судить о них по сумме идей данного времени, не проникая глубже в слой верований, всего того, что обычно не выражается, то, чем человек располагает.[2] Архетипическое сознание «проглядывает» сквозь исторически изменчивые модификации.
В первом среди мифов нартского эпоса – о рождении Сосруко – уже находим весьма интимные подробности: «Сэтэней жьыщIакIуэ псым кIуащ. Псым здакIуам и Iэщхьэлъащхьэр дрихейщ, и бостеикIэр иIэтри, и лъэнкIапIэ хужитIыр къыщIэщу псы уфэм мывэм тетIысхьэри, тIысауэ къилъэгуъуащ Арыкъыпс и адрыщIкIэ Нартхэ я жэмыхъуэжь Сос. И гур дэрыпсэ щащэ, гущабэ лъэщ, фэрыкIэ мафIэ, уфIынкIынкIи Iэмэл хуимыгъуэтыжу Сос Сэтэней къэхъуэпсэщащ, зыхуэмыубыдыжу и нэфсырыр къыIэщIэкIри псым ищIыум тету, Iугъуэр къыхихыу Сэтэней гуащэм и занщIэу къакIуэрт. КIэблагъэу гу щылъитэм, Сэтэней здытес мывэм къытекIри лъэнукъуэ зригъэзэщ. Нэфсырыр мывэм къытрикIэри, мывэр лъэщыджэ хъуэщ. Сэтэней а мывэм триIуащ мазибгъу, махуибгъу, икIи мывэр къищтэри я деж къихьэщ.» [3] – «Придя на реку, Сатаней закатила рукава, подняла подол выше колен, оголив свои белые ноги до колен, присела на камень и так – сидящую – ее увидел с другого берега реки нартский пастух Сос. Затрепетало его сердце, рассыпавшись на мелкие кусочки, размягчив его силу, неудержимо охватило пламенем его тело, и не владея собой, Сос почувствовал к Сатаней сильное влечение. Не умея сдержать свое семя, он пустил его поверх реки, и волны не потопили его, а понесли дымящимся прямо к Сатаней. Когда Сатаней почувствовала его приближение, она встала с камня и уклонилась. Волны выплеснули семя на камень, и он забеременел. Сатаней загадала последить за этим камнем девять месяцев и девять дней и принесла его домой». (перевод автора)
В другом варианте: «Сэтэней щыплъэм, нарт Iэхъуэр мафIэм хуэдэу къызэщIэнащ. Сэтэней и гущхьэри къырисыкIыу къызыщIэплъащ, щымытыжыфу псыIуфэм щылъ мывэм тетысхьащ».[4] - «От взгляда Сатаней пастух вспыхнул. И этот огонь опалил сердце Сатаней так, что она в изнеможении присела на прибрежный камень». (перевод автора)
Тексты сочетают в себе физиологически натуралистическое описание сексуального влечения и зачатия с высоко опоэтизированным описанием эротических переживаний персонажей. В то же время эти подробности имеют пределы, позволяющие создать миф о непорочном зачатии, сюжет которого является сквозным в мировой мифологии. В контексте нашего исследования важен не только и не столько символический смысл мифа, а его прикладной характер в процессе сексуального воспитания молодежи. Опубликованные записи нартских сказаний сделаны со слов народных исполнителей разного возраста в разное время (с XIX века до второй половины XX века), но рассказывались они почти всегда старшими для младших. При подчеркнутой сдержанности в выражении чувств и почтительном отношении к старикам подобные публичные откровения между поколениями и полами кажутся несовместимыми с традиционными нормами морали адыгов. Однако подобные устные формы воспитания играли роль теоретической подготовки к «взрослой» сексуальной жизни. Это, видимо, имело свои положительные последствия, так как ни полевой, ни фольклорный материал не дают нам ни одного примера душевных расстройств на сексуальной почве, как нет примеров и явного сексуального насилия в быту.
Напротив, к насилию приравнивается неисполнение супружеских обязанностей и сексуальное неудовлетворение супруги. Так, в другом мифологическом сказании об Адиюх [5] драма заключается в том, что муж не признавал ее значения в своей жизни и погиб, лишившись помощи «светлорукой» жены. Но кульминация наступает уже после захоронения нарта и встречи Адиюх с Сосруко. Для усиления контрастности характеристик мужа Адиюх и Сосруко и их отношения к женщине, в одном из вариантов сказания есть эпизод об испытании Сосруко. Сосруко встречает Адиюх, оплакивающую мужа на погребальном кургане, и рыцарски предлагает ей помощь. Она отказывается, и Сосруко переплывает Псыж, не утруждая себя поисками брода. Удивленная его мужеством, и желая испытать героя, девушка насылает на богатыря непогоду. Тогда он возвращается, причем не из страха перед бурей, а беспокоясь о безопасности Адиюх. Эта забота контрастирует с потребительским эгоизмом и садистическим отношением к ней погибшего мужа. Внимание Сосруко нашло отклик в душе Адиюх и подготовило последовавший эротический поворот сюжета. Укрываясь от ненастья под одной буркой, они поддались влечению, которое закончилось сексуальным потрясением для обоих: Сосруко понял, что Адиюх сохранила в браке девственность, она же испытала прежде незнакомые ей радости телесной любви. Сосруко расценил отношение мужа к Адиюх как насилие: «лей къыуихащ». Отсюда напрашивается вывод о существовании у предков адыгов определенной модели сексуального поведения, если не исключавшей, то хотя бы смягчавшей репрессивный характер общественной морали в отношении права женщин на сексуальные эмоции. Содержание мифа не ограничивается, однако, констатацией чувственного опыта и отношения к нему создателей эпоса. Половой акт именно в подобных условиях и форме имеет здесь сакральное значение, и подтверждение мифологического сюжета можно найти в исторической этнографии. У Джорджио Интериано, автора первого монографического описания Черкесии, изданного в Венеции в 1502 году, есть описание одного шокирующего похоронного обряда, который он наблюдал у зихов – адыгов. (Описанный ритуал исполнялся только в случае смерти наиболее значительных лиц.) Девушку лет двенадцати-четырнадцати сажали на шкуру только что заколотого вола у свеженасыпанного могильного кургана (или на нем самом?) и самый сильный или отважный юноша пытался лишить ее девственности под своей буркой. Затем участникам похорон демонстрируют ее одежду с пятнами крови.[6] Аналогия этого своеобразного жертвоприношения с мифом полная: могильный курган как место действия, девственница и лишение ее невинности лучшим из молодых людей под буркой. Ритуальный секс на могиле наполнен здесь магическим и наглядным смыслом победы жизни над смертью. Это глубоко религиозный эротизм, напоминающий о глубокой связи смерти и эроса, которую Жорж Батай назвал «сообщничеством трагического, в основе которого смерть – со сладострастием и смехом».[7]
Картина свидания Сосруко с Адиюх для полноты и ясности восприятия дополнена еще одним важным мифологическим элементом: после дождя, лившего во время их соития, зазеленело все вокруг кроме кургана, под которым был похоронен недостойно ведший себя в отношении жены мужчина.
Известно, что дождь в традициях аграрных культур символизирует священный процесс оплодотворения небом земли. Из этого следует, что в представлениях древних адыгов сексуальный акт между мужчиной и женщиной связан с космогоническими силами природы и является важным звеном в картине мироздания. Языческие обряды вызывания дождя можно в этой связи рассматривать как посредничество женщины между миром людей и силами природы. Речь идет об обряде «Хьэнцэгуащэ», который автор сама не раз наблюдала в 1960-х годах, когда гостила у дедушки в селении Псыгансу. Во время засухи девочки и девушки повзрослее водили по селу наряженную в женское платье лопату, моля бога о дожде. В каждом дворе их поливали водой и одаривали крупой, мукой, другими продуктами. Из этих продуктов взрослые женщины у реки готовили угощение для всех желающих. Для этого они выкапывали округлое углубление в земле, где разводили огонь. Тут же приносили в жертву барана. После вкушения жертвенной пищи девушки бросались в реку, куда окунали несколько раз и молодых замужних женщин. Идола Хьэнцэгуащэ семикратно поливали водой из реки, затем вокруг ее фигуры устраивается игрище, для чего приглашаются молодые парни. Танцы продолжаются до полного утомления партнеров, причем в них принимают участие не только молодые девушки, но женщины всех возрастов. Здесь есть все атрибуты эротизированного аграрного обряда: обязательное участие в нем девственниц и символизация оплодотворения девственно высушенной земли небесным семенем, и знак пронимальной женской магии – полое углубление в земле, используемое для приготовления пищи. Элементы смеховой магии и карнавальной культуры используются для усиления эффекта обряда жертвоприношения, так как соотносятся с «очистительной магией, магией продуцирования, размножения».[8]
Другой аспект отношения адыгов к вопросам сексуальных отношений отражен в сказании о нарте Бадыноко, где Сатаней предстает перед нами как искусная соблазнительница. Не вдаваясь сейчас в сюжет, процитируем текст: «Потеряв надежду заманить нарта просьбами, Сатаней незаметно спустила с головы покрывало и показала свою белую шею до груди. Но это не прельщает Бадыноко; ее краса не производит на него впечатления. Приспустила тогда (одежду) ниже и грудь приоткрыла. Но и это не взволновало его. Сдвинула еще и показала изгиб бедра своего. Когда и этим не соблазнила его, разорвала белый шелковый шнурок, и вся одежда спала с нее»[9]. Здесь явно проглядывает архетипическое представление о способностях женщины привязывать к себе мужчин не только своей красотой, но и женской магической силой. Это вызывает агрессивное сопротивление Бадыноко, который чувствует в чарах Сатаней скрытую угрозу. Сказание противоречит здесь строгому в моральном плане адыгскому этикету, так как этот откровенный эпизод рассказывает о главной героине эпоса, без осуждения ее «распутства» даже сказителями позднейшего времени, провоцирующее женское поведение в интимной сфере народная традиция рассматривает как норму. Героико-патетический жанр сказания исключает скабрезный или смеховой характер этой песни как элемента карнавальной культуры. Мы не читаем ее дословный смысл, а расшифровываем как историко-культурный памятник. С научной точки зрения свобода действий Сатаней объясняется обычаями материнского права, ко времени которого восходит создание основы Нартского эпоса. Бахофен называет это «принципом Афродиты» - матери неупорядоченной и вольной, разрешающей проявление сексуальности. В дальнейшем принцип Афродиты как свободной сексуальности вызывал неоднозначные интерпретации. Для некоторых авторов[10] он был центральным в понимании матриархата, поскольку свободная сексуальность рассматривалась данными авторами как один из способов протеста против тоталитаризма. В контексте социально-культурных ценностей и ментальности народа этот эпизод приобретает особое значение. Сексуальная культура общества содержит набор стереотипов мышления и поведения, моделей сексуальности. Мифология, сконцентрировав основные архаические понятия и воззрения, формирует сексуальное сознание народа. Сказители исполняли эти сказания без купюр для любой аудитории, что способствовало выработке в обществе признания права женщины на эротическую инициативу. Это указывает на ментальную свободу адыгских женщин распоряжаться своим телом и проявлять половые потребности, хотя в европоцентристском сознании принято считать это привилегией мужчин. Таким образом, это не согласуется с устоявшимся взглядом на горянку, как на пассивное существо, подавляемое властью мужа или отца.
Интериано приводит любопытное свидетельство свободного ухаживания за девушкой: «У них позволяется лапать девушек, их дочерей по всему телу от головы и до ног, особенно в присутствии родителей, хотя полового акта никогда не допускают. А когда чужеземец-конак расположился отдохнуть или же уснет и пробудится ото сна, эти девушки самым любезным образом ищут у него блох…»[11]. Первую часть приведенного свидетельства многие исследователи расценивают как указание на пережиток бытования на Северном Кавказе древних обычаев гостеприимного гетеризма. Так ли это? Истребление вшей – это, конечно, гигиеническая процедура, но имеющая вполне общественное значение. Интериано подчеркивает, что таким образом дочери хозяина дома ухаживают за гостем, с которым установлены куначеские отношения искусственного родства, то есть этот интимный жест вежливости избирателен и обращен к кунаку – почти родственнику. Автор знаменитой книги «Монтайю, окситанская деревня» Ле Руа Ладюри считал, что в сознании средневекового обывателя «давить друг у друга вшей было знаком доброй дружбы… Отметим, что роль ищущего вшей всегда исполняется женщиной, причем не обязательно служанкой с низким статусом… Искание вшей укрепляет или намечает семейные узы и нежные связи, оно предполагает отношения родства и даже близости.»[12]. Продолжением этой гигиенически интимной стороны гостеприимства можно считать обычай омовения рук и ног гостей. Это также было женской обязанностью. Префект доминиканской миссии в Каффе в первой половине XVII века Джиованни Лукка, хорошо знакомый с черкесским бытом, восхищался гостеприимством адыгов: «девушки прислуживают гостю с открытым лицом и моют ему ноги».[13] Абри де ла Мотрэ, путешествовавший по земле черкесов, в 1711-1712 г.г., рассказывал о приеме, который был ему оказан местными жителями, и среди прочего отмечал внимание и уход за ним хозяйки дома и ее дочерей. «Две дочери, младшей из которых могло быть лет одиннадцать и которая являлась совершенством красоты, старались наперебой услужить мне. Старшая из ее дочерей принялась снимать с меня обувь. Вначале я противился, рассматривая этот поступок ниже ее достоинства и считая неудобным его допустить, но мой татарин дал мне понять, что не сделать того, что она делает, противоречило бы обязанностям гостеприимства, и что это вынуждена была бы сделать сама хозяйка, если бы у нее не было дочерей… Моя обувь была не только снята, но она разула меня целиком, а ее сестра, поливая теплую воду в умывальник, поместила в него мои ноги и вымыла».[14] Все эти действия носят интимный характер ухаживания, но не следует их рассматривать прямолинейно сексуально. В кавказоведении законы гостеприимства и обычаи искусственного родства во многом аналогичны, и, следовательно, запрет на близкородственные браки и невозможность сексуальных отношений с гостем находятся в одной смысловой плоскости. Гость является - по удачному определению Я. Чеснова - лицом с исключительно ритуальным статусом, лишенным пола и потому безопасным в сексуальным отношении. Так как подобные обычаи гостеприимства соблюдались до середины двадцатого века, мы располагаем полевым материалом, подтверждающим приведенную точку зрения. Канкулова Лейля (с. Куба Баксанского района, 1926 года рождения), рассказывала, что когда ей было лет четырнадцать-пятнадцать, она подчеркнуто ухаживала за приезжавшим к ее дяде другу, и всегда мыла ему ноги, потому что он был в куначеских отношениях с семьей («он был все равно, что старший брат», то есть воспринимался как близкий родственник), но никогда не делала этого для других гостей.
Свобода в общении адыгских женщин с гостями-мужчинами всегда обращала на себя внимание иностранцев. Приведем несколько свидетельств очевидцев. Адам Олеарий в 30-х годах XVII века писал, что черкесские женщины «даже приглашали нас зайти в их дома. Говорят, у них такой обычай: если заходят чужие посетить жен, то мужья добровольно удаляются и предоставляют гостям беседовать с женами».[15] Не следует, однако преувеличивать свободу женщин и путать ее с распущенностью поведения. Тот же Олеарий признает, что «жены тем не менее верны своим мужьям и не соединяются плотски с другими. Побужденный любезными кивками и речами молодых женщин один из наших военных офицеров отправился к ним в дом; здесь он искал способа испытать их, дав омыть свою голову и сшить себе носовые платки; эту службу ему охотно оказали, но когда он пожелал большего, ему было отказано, со словами “их мужья им доверяют, вследствие чего они должны непременно хранить им верность; в противном случае, если бы дело обнаружилось, их не стали бы держать ни мужья, ни община”. Во всем остальном, кроме сожития они позволяли делать с собой, что угодно».[16] От этого источника почти не отличаются записи Я. Стрейса (конец 60-х годов XVII века): «Они (черкешенки – М. Т.) весьма общительны и приветливы и с большой охотой позволяют, чтобы их целовали и любезничали с ними, не считаясь с тем, чужой это человек, черный или белый, и даже тут же присутствующий муж не выражает недовольства. Некоторые из наших принялись играть и шутить с ними, а иногда и вступать с ними и в более близкие отношения, что они охотно допускали, смеясь; но тот, кто хотел добиться большего должен был отступить».[17] Независимость адыгских женщин в общении с мужчинами представляет интерес с точки зрения гендерной стратификации. Здесь не столько представлена сексуальная раскрепощенность – источники убеждают нас в целомудрии женщин, сколько отражаются неброские признаки сравнительного равенства мужчин и женщин в частной жизни, отсутствие жесткой власти или демонстративного подавления в гендерном отношении.
Этнографические факты и письменные источники содержат разнообразную информацию о строгости нравов адыгов. На принципе изолированности полов основываются общеизвестные установки, не допускающие нечаянных касаний (например, во время танца), праздных разговоров мужчин и женщин, в том числе – обращения друг к другу мужа и жены в присутствии посторонних, не говоря уже о взаимных ласках на людях, даже таких безобидных, как объятие после разлуки. Так, Зашаева Мазиза из селения Старый Лескен (1910 – 1993) рассказывала, как она встречала мужа Мурадина Зашаева после Великой Отечественной войны, с которой он вернулся на много лет позже из-за плена и последующих лагерей: «Я не посмела кинуться к нему на шею при людях, хотя сердце, казалось, разорвет грудь, и он стоял и просто смотрел на меня полными слез глазами…»
Зато скрытые стенами лагунэ – супружеской комнаты – муж и жена должны были быть предупредительны друг к другу в выполнении супружеского долга. Показателен в этом отношении пример, содержащийся в истории о Коджебердуко Мхамате.[18] Мхамат получил смертельное ранение, отбив пушку у неприятеля. Это было брачным условием, поставленным ему невестой – Кази Ханифой. Когда стало ясно, что ее жених умирает, для исполнения своей части договора девушка потребовала официального оформления брака, и в единственную ночь их супружеской жизни она разделась донага и легла рядом с умирающим мужем, крепко обняв его и согревая своим телом. Оставляя в стороне другие значения этого поступка, заключающиеся в романтике любовных отношений, готовности во имя них к самопожертвованию, верности принятым на себя обязательствам, отметим здесь конкретное неформальное понимание девушкой супружеского долга, ее своеобразной попытки избежать фиктивного брака.
Любовные интимные переживания женщин выражались языком высокой народной поэзии. Для примера приведем песню-плач о Мыхамате Хатхове, которая иллюстрирует и традиционные требования социума к женской скромности в определении чувств к мужчине, и в то же время является ярким образцом художественного выражения внутренних сексуальных переживаний женщины. Сюжет песни состоит в следующем. Основным занятием героя песни Мыхамата было наездничество. Однажды, когда он был в походе, его сестра с женой отправились к реке за водой. В это время они увидели, что в стороне от них реку переходит вброд какой-то всадник. Золовка, не узнавая в нем брата, спросила невестку: «Если тот всадник сможет перейти вышедшую из берегов разбушевавшуюся реку, то кем бы ты предпочла иметь его – братом или мужем?» Невестка, узнавшая своего мужа, ответила: «Он перейдет реку, не ища брода, потому что по нему видно его мужество. И я бы хотела иметь его мужем». Мыхамат не сразу заехал домой, а его сестра, восприняв слова своей невестки, как легкомыслие и несдержанность, рассказала своей матери, что их невестка пожелала иметь проезжего всадника мужем. Когда же Мыхамат вернулся, мать категорически потребовала, чтобы он развелся с женой. Мыхамат, из уважения к материнскому авторитету, не расспрашивая о причинах подобного заявления, отвез жену ее родителям. Покинутая женщина сочинила песню-плач о своей любви к мужу, которая содержит такие сравнения:
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Ди мэжэщIалэхэм загъэнщIыжынт!<…>
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Сабий джанэншэхэм захуэпэжынти.[19]
(Мне бы вернуть тебя всего на один день – [мои чувства были бы равнозначны тому, как если бы] насытить всех наших голодных; мне бы вернуть тебя на один день – [все равно, что] детей оборванных – одеть.) [*] То есть разлука с любимым равнозначна потери жизненно необходимых тепла и еды. Далее откровения женщины более интимны:
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Добракъыбгъуэурэ бжьо быдз щIагъым ущызгъэжеинт!
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Бжьыхьэ жэщ кIыхьыр жеипэ закъэкIэ уэзгъэгъэкIуэнт!
(Мне бы вернуть тебя всего на день – я бы уложила тебя [уютно у себя на груди, как] под мягким лосиным выменем; мне бы вернуть тебя на денек, длинная осенняя ночь у тебя прошла бы без сна [в любовных утехах]).
Скромность адыгов и сдержанность в публичном проявлении чувств не подразумевала пуританства или полового воздержания супругов. Так, 80-летняя Дышекова Альжан (приблизительно 1885 года рождения) поучала в 60-х годах молодых соседских невесток, ссылаясь при этом на авторитет своего мужа-эфенды. Она утверждала, что Коран запрещает ложиться в супружескую постель в нижнем белье, что это все равно, что выступить против своего мужа с кинжалом – «гъуэншэдж пщыгъыу уилI и гупэ угъуэлъынри джатэкIэ уеуэнри зыщ». Подобного рода беседы были своего рода «школой для молодых жен».[20]
Допускание некоторой фривольности в отношениях полов подтверждается довоенным фольклором, распространением в сельской традиционной среде песенных текстов следующего содержания:
(от имени мужчины)
НэкIуатэ, нэкIуатэ,
НэкIуатэ, нэкIуатэ,
Алыхьим еплъи, сынэгъэгъуэлъ.[21]
Подвинься, подвинься,
Подвинься, подвинься,
Побойся бога и пусти меня к себе.
Второй фрагмент – от имени женщины:
Уи Iупэр къысхуэпшийурэ
СыныщIэбгъэфурэ
«Нэдахэ» жыпIэурэ
сыбгъэунэхуащ.[22]
Ты протягивал губы,
Чтобы я присосалась к ним,
Называя меня «ясноглазая»,
Погубил меня.
Для реконструкции картины сексуальных отношений в традиционной семье, нами было опрошено несколько пожилых сельских женщин в 1998-2000 г.г., рассказавших о своих старших родственниках, годы жизни которых приходятся на последнюю четверть XIX-первую половину XX веков. В целях сохранения тайны личности наших респондентов, что было условием дачи интервью, мы не имеем права называть некоторые имена – это условие объясняется нетрадиционностью задаваемых вопросов, и ответы на них были получены только в силу родственных связей автора с опрашиваемыми женщинами. В результате проведенных расспросов, выяснилось, что практически во всех семейных парах гармоничные интимные отношения, предполагающие предварительные ласки, частоту сексуальных актов, их независимость от возраста, были нормой и залогом семейного благополучия. Но даже самые откровенные респонденки не признали открыто, что они сами испытывали какие-то эротические переживания. Этикетные предписания требовали проявлять чувственную сдержанность даже с наедине с мужем, или хотя бы декларировать ее. Только одна из моих собеседниц оговорилась, что «если бы женщины не испытывали определенных чувств, у них и детей бы не было», то есть беременность расценивалась как результат полученного женщиной чувственного удовлетворения. Таким образом она соединяла понятия сексуальности и зачатия: факт ощущения оргазма, который может переживать женщина, связывается с ее репродуктивными возможностями, то есть не видится отличия женской физиологии от мужской, в которой сексуальная активность прямо пропорциональна репродуктивной активности.
Одна из женщин рассказывала о своих родственниках М-вых Темрюко (приблизительные годы жизни 1879-1966) и Маржан (1882-1962), у которых регулярные сексуальные отношения продолжались до самой смерти. По рассказам домочадцев то же относится к А-вым Тыре (1870-1841) и Гуашене (1885-1960), Т-вым Мухамед-Мырзе (1871-1953) и Нашхо (1870-1969), которые по старости, когда многие условности могут уже не соблюдаться, позволяли себе не скрывать добрых чувств по отношению друг к другу перед младшими. Эти чувства не демонстрировались явно, а высказывались в полушутливой форме, видимо, относительная свобода в проявлении чувств должна была подразумевать снижение сексуального интереса у стариков, как вышедших из репропродуктивного возраста. Однако это противоречило реальному положению дел. А. Р. родилась у своих родителей, когда ее отцу было уже 68 лет. Значительно более молодая жена стеснялась перед соседями столь явного подтверждения супружеской страсти и рассказывала потом дочери, что чуть не спровоцировала выкидыш.
Вопрос о контрацепции напрямую связан с вопросом раскрепощения женщин в сфере интимных чувств. А так как наши опросы о способах контрацепции не дали определенных ответов, то надо полагать, что женщина именно в период менопаузы, позволявшей избежать нежелательной беременности, могла быть менее чувственно сдержанной.
Все сказанное подводит нас к заключению о том, что в сознании адыгов сексуальные отношения не носили греховный характер, а женщина не считалась источником этого греха, как это было свойственно средневековой христианской морали. Более того, женщина обладала правом на удовлетворение своих сексуальных потребностей. Ее сексуальность не носила характера жертвы, подчиненной в интимной жизни агрессии и власти мужчины. Половые отношения воспринимались как условие воспроизводства жизни и мирового порядка, а значит – являлись святой обязанностью каждой женщины и каждого мужчины. Посторонние не должны быть к этому причастны ни своим присутствием, ни разговором на эту тему. Интимные отношения между мужчиной и женщиной не выносились за пределы супружеской спальни, и не потому, что считались чем-то постыдным, а чем-то, что следует скрывать. Распущенность нравов могла нанести ущерб, а то и разрушить семейные узы, положить конец процессу продолжения рода. Дело не в «мерзостях плоти», а в сакральности процесса. Ни мифологический, ни литературный, ни этнографический материал не дает нам примеров сексуально патологического поведения адыгов, каких-либо извращений и отклонений. Мы склонны это связывать с уважительным отношением к женщине, не ассоциируемой с грехом, и с ментальным отношением к сексу, как естественному явлению, практически лишенному ограничений, но требующему сохранения интимности, такта и некоторых форм избегания.
--------------------------------------------------------------------------------
[*] Здесь и далее перевод автора.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Гейл Рубин. Размышляя о сексе. // Введение в гендерные исследования. Ч.2: Хрестоматия. / Под ред. С.В. Жеребкина – Харьков, СПб., 2001. С. 465.
[2] Х.Ортега-и-Гассет. Идеи и верования //Эстетика. Философия культуры. М., 1992. С. 467.
[3] Нарты. Адыгский героический эпос. М., 1974. С. 41.
[4] Нарты. М., 1974. С. 68.
[5] Нарты. С. 180-182.
[6] Д. Интериано. Быт с страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование //АБКИЕА. Нальчик, 1974.С. 52.
[7] Жорж Батай. Из «Слез Эроса» /Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., 1994. С. 289.
[8] Бгажноков Б.Х. Логос игрища / Мир культуры. Нальчик, 1990. С. 21.
[9] СМОМПК,12, отд. «Кабардинские тексты». С. 26.
[10] А.В.Бородина, Д.Ю.Бородин. Матриархат: опыт рассмотрения исторической утопии в феминистской парадигме./Женщины. История. Общество. Сб. науч. статей под ред В.И.Успенской. Вып.2. Тверь, 2002 С. 104, 119.
[11] Д. Интериано.// АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 51.
[12] Э. Ле Руа Ладюри. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). Екатеринбург, 2001. С. 166-167.
[13] Д. Лукка Описание перекопских и ногайских татар, черкесов, мингрелов и грузин Жака де Люка, монаха Доминиканского ордена. 1625. // АБКИЕА. С. 71.
[14] Абри де ла Мотре. Путешествие господина А.де ла Мотре в Европу, Азию и Афоику. //АБКИЕА. С. 131.
[15] Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Там же. С.84.
[16] Там же.
[17] Я.Я. Стрейс. Описание города Терки. //АБКИЕА. С. 101, 102.
[18] См. «Къоджэбэрдыкъо Мыхьэмэты игъыбз» (шапсугская версия), Къоджэбэрдыкъо Мыхьамэты ищэхэх орэд» (бжедугская версия)/Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Под ред. Е.В. Гиппиуса. Т. 3. Ч. 2. Составители В. Барагунов, З. Кардангушев. С.86-93.
[19] КъардэнгъущI Зырамуку. Хэтх Мыхьэмэт и гъыбзэ.//Адыгэ псалъэ. 24.12.2005.
[20] Информатор Мальбахова Хаишат, 1939 года рождения, сел. Куба Баксанского района КБР).
[21] Информатор: Кипова Кулюх, 1906 г.р., с. Малка, Зольского района КБР.
[22] Там же.
www.damey.ru/Tekueva-statja%201.htm
I. СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ АДЫГОВ
Изучая взаимоотношения мужчин и женщин и их социальные статусы, невозможно оставить в стороне сексуальный аспект этих взаимоотношений. До недавних пор исследование сексуальности было прерогативой в основном медицины и психоанализа, но и этнографическая наука внесла серьезный вклад в описание и объяснение экзотических для европейцев эротических особенностей жизни разных народов мира. Часто именно в них прослеживаются истоки социальных конструктов, определяющих систему власти и подчинения, взаимопомощи и взаимоподавления, свободы поведения и самооценки индивидуума. Половые отношения, являющиеся, казалось бы, самым непосредственным проявлением «естественного», при ближайшем изучении представляют из себя культурные модели, суть которых зависит от исторических и культурных стереотипов. Сексуальность, понимаемая в обыденном сознании как интимное дело двоих, оказывается на деле тщательно институализированной и подчиненной идеологии конкретного общества. (Фуко) Регулирование сексуального поведения мужчин и женщин достигается с помощью обычаев и традиций, ритуалов брачного поведения, сексуальных запретов. По определению Гейл Рубин «реальность сексуального имеет свои собственные внутренние политики, структуры неравенства и модусы поведения»[1]. Похоже, сексуальная сторона жизни оказывается наиболее жестким конструктом любого социума.
Реконструкция интимных переживаний женщины и мужчины в традиционной жизни адыгов представляется весьма сложной задачей. В отличие от исследователей культур, носители которых имели возможность письменной вербализации своих чувств и эмоций, кавказоведы лишены возможности анализа документов. В распоряжении исследователя мифологические и фольклорные материалы, записки иностранных путешественников, замечавших особенное в быту и нравах местных жителей, и рассказы стариков, заставших тех, кто не знал трансформирующего влияния модернизации на семейно-родственные отношения. Мы по крупицам попытаемся восстановить картину повседневных переживаний влюбленных, супругов, выяснить возможность любви вне брака в традиционном адыгском обществе. Особое внимание будет уделено женскому восприятию любовных переживаний, во-первых, потому что мужчины были свободнее в выражении своих чувств и своего взгляда на отношения полов. Будучи профессиональными сочинителями и исполнителями народных песен, они имели больше возможностей для вербального выражения любовных переживаний. Они же были законодателями, фиксировавшими норму и ее нарушение в вопросах супружеской верности. Мужская точка зрения на любовь и секс, таким образом, лучше известна. Во-вторых, монополизировав частную сферу жизни, женщина являлась тонким «экспертом» в области любовных отношений. Восприятие женщины обществом в образе матери-кормилицы не исключает, а предполагает важность ее сексуальной привлекательности и знания любовных приемов, глубину душевных переживаний женщины.
Сложность нашего исследования заключается в том, что публичное изъявление чувств у адыгских народов было табуизировано, так же как и свободное обсуждение этой темы. Поэтому бросается в глаза раскованность в изложении подробностей интимных отношений героев рассказчиками архаических мифологических сказаний. И то, что они преподносятся как нечто обыкновенное, без позднейших оговорок и пояснений, наводит знатоков строгой кавказской морали на размышления. Мифологические тексты не совпадают полностью с идеальными представлениями ценностно-нормативной системы патриархальной культуры адыгов. Мы имеем здесь дело с коллективными бессознательнательными представлениями, которые содержат в себе изначальный тип усвоения этносом чувственного опыта. Эти этнические архетипы сознания в дальнейшем предопределяют структуру образов, в которые укладываются новые человеческие восприятия, но осознано в чистом виде не обнаруживаются. Философы предупреждали историков о серьезной ошибке тех, кто, желая составить мнение о жизни человека или эпохи, пытается судить о них по сумме идей данного времени, не проникая глубже в слой верований, всего того, что обычно не выражается, то, чем человек располагает.[2] Архетипическое сознание «проглядывает» сквозь исторически изменчивые модификации.
В первом среди мифов нартского эпоса – о рождении Сосруко – уже находим весьма интимные подробности: «Сэтэней жьыщIакIуэ псым кIуащ. Псым здакIуам и Iэщхьэлъащхьэр дрихейщ, и бостеикIэр иIэтри, и лъэнкIапIэ хужитIыр къыщIэщу псы уфэм мывэм тетIысхьэри, тIысауэ къилъэгуъуащ Арыкъыпс и адрыщIкIэ Нартхэ я жэмыхъуэжь Сос. И гур дэрыпсэ щащэ, гущабэ лъэщ, фэрыкIэ мафIэ, уфIынкIынкIи Iэмэл хуимыгъуэтыжу Сос Сэтэней къэхъуэпсэщащ, зыхуэмыубыдыжу и нэфсырыр къыIэщIэкIри псым ищIыум тету, Iугъуэр къыхихыу Сэтэней гуащэм и занщIэу къакIуэрт. КIэблагъэу гу щылъитэм, Сэтэней здытес мывэм къытекIри лъэнукъуэ зригъэзэщ. Нэфсырыр мывэм къытрикIэри, мывэр лъэщыджэ хъуэщ. Сэтэней а мывэм триIуащ мазибгъу, махуибгъу, икIи мывэр къищтэри я деж къихьэщ.» [3] – «Придя на реку, Сатаней закатила рукава, подняла подол выше колен, оголив свои белые ноги до колен, присела на камень и так – сидящую – ее увидел с другого берега реки нартский пастух Сос. Затрепетало его сердце, рассыпавшись на мелкие кусочки, размягчив его силу, неудержимо охватило пламенем его тело, и не владея собой, Сос почувствовал к Сатаней сильное влечение. Не умея сдержать свое семя, он пустил его поверх реки, и волны не потопили его, а понесли дымящимся прямо к Сатаней. Когда Сатаней почувствовала его приближение, она встала с камня и уклонилась. Волны выплеснули семя на камень, и он забеременел. Сатаней загадала последить за этим камнем девять месяцев и девять дней и принесла его домой». (перевод автора)
В другом варианте: «Сэтэней щыплъэм, нарт Iэхъуэр мафIэм хуэдэу къызэщIэнащ. Сэтэней и гущхьэри къырисыкIыу къызыщIэплъащ, щымытыжыфу псыIуфэм щылъ мывэм тетысхьащ».[4] - «От взгляда Сатаней пастух вспыхнул. И этот огонь опалил сердце Сатаней так, что она в изнеможении присела на прибрежный камень». (перевод автора)
Тексты сочетают в себе физиологически натуралистическое описание сексуального влечения и зачатия с высоко опоэтизированным описанием эротических переживаний персонажей. В то же время эти подробности имеют пределы, позволяющие создать миф о непорочном зачатии, сюжет которого является сквозным в мировой мифологии. В контексте нашего исследования важен не только и не столько символический смысл мифа, а его прикладной характер в процессе сексуального воспитания молодежи. Опубликованные записи нартских сказаний сделаны со слов народных исполнителей разного возраста в разное время (с XIX века до второй половины XX века), но рассказывались они почти всегда старшими для младших. При подчеркнутой сдержанности в выражении чувств и почтительном отношении к старикам подобные публичные откровения между поколениями и полами кажутся несовместимыми с традиционными нормами морали адыгов. Однако подобные устные формы воспитания играли роль теоретической подготовки к «взрослой» сексуальной жизни. Это, видимо, имело свои положительные последствия, так как ни полевой, ни фольклорный материал не дают нам ни одного примера душевных расстройств на сексуальной почве, как нет примеров и явного сексуального насилия в быту.
Напротив, к насилию приравнивается неисполнение супружеских обязанностей и сексуальное неудовлетворение супруги. Так, в другом мифологическом сказании об Адиюх [5] драма заключается в том, что муж не признавал ее значения в своей жизни и погиб, лишившись помощи «светлорукой» жены. Но кульминация наступает уже после захоронения нарта и встречи Адиюх с Сосруко. Для усиления контрастности характеристик мужа Адиюх и Сосруко и их отношения к женщине, в одном из вариантов сказания есть эпизод об испытании Сосруко. Сосруко встречает Адиюх, оплакивающую мужа на погребальном кургане, и рыцарски предлагает ей помощь. Она отказывается, и Сосруко переплывает Псыж, не утруждая себя поисками брода. Удивленная его мужеством, и желая испытать героя, девушка насылает на богатыря непогоду. Тогда он возвращается, причем не из страха перед бурей, а беспокоясь о безопасности Адиюх. Эта забота контрастирует с потребительским эгоизмом и садистическим отношением к ней погибшего мужа. Внимание Сосруко нашло отклик в душе Адиюх и подготовило последовавший эротический поворот сюжета. Укрываясь от ненастья под одной буркой, они поддались влечению, которое закончилось сексуальным потрясением для обоих: Сосруко понял, что Адиюх сохранила в браке девственность, она же испытала прежде незнакомые ей радости телесной любви. Сосруко расценил отношение мужа к Адиюх как насилие: «лей къыуихащ». Отсюда напрашивается вывод о существовании у предков адыгов определенной модели сексуального поведения, если не исключавшей, то хотя бы смягчавшей репрессивный характер общественной морали в отношении права женщин на сексуальные эмоции. Содержание мифа не ограничивается, однако, констатацией чувственного опыта и отношения к нему создателей эпоса. Половой акт именно в подобных условиях и форме имеет здесь сакральное значение, и подтверждение мифологического сюжета можно найти в исторической этнографии. У Джорджио Интериано, автора первого монографического описания Черкесии, изданного в Венеции в 1502 году, есть описание одного шокирующего похоронного обряда, который он наблюдал у зихов – адыгов. (Описанный ритуал исполнялся только в случае смерти наиболее значительных лиц.) Девушку лет двенадцати-четырнадцати сажали на шкуру только что заколотого вола у свеженасыпанного могильного кургана (или на нем самом?) и самый сильный или отважный юноша пытался лишить ее девственности под своей буркой. Затем участникам похорон демонстрируют ее одежду с пятнами крови.[6] Аналогия этого своеобразного жертвоприношения с мифом полная: могильный курган как место действия, девственница и лишение ее невинности лучшим из молодых людей под буркой. Ритуальный секс на могиле наполнен здесь магическим и наглядным смыслом победы жизни над смертью. Это глубоко религиозный эротизм, напоминающий о глубокой связи смерти и эроса, которую Жорж Батай назвал «сообщничеством трагического, в основе которого смерть – со сладострастием и смехом».[7]
Картина свидания Сосруко с Адиюх для полноты и ясности восприятия дополнена еще одним важным мифологическим элементом: после дождя, лившего во время их соития, зазеленело все вокруг кроме кургана, под которым был похоронен недостойно ведший себя в отношении жены мужчина.
Известно, что дождь в традициях аграрных культур символизирует священный процесс оплодотворения небом земли. Из этого следует, что в представлениях древних адыгов сексуальный акт между мужчиной и женщиной связан с космогоническими силами природы и является важным звеном в картине мироздания. Языческие обряды вызывания дождя можно в этой связи рассматривать как посредничество женщины между миром людей и силами природы. Речь идет об обряде «Хьэнцэгуащэ», который автор сама не раз наблюдала в 1960-х годах, когда гостила у дедушки в селении Псыгансу. Во время засухи девочки и девушки повзрослее водили по селу наряженную в женское платье лопату, моля бога о дожде. В каждом дворе их поливали водой и одаривали крупой, мукой, другими продуктами. Из этих продуктов взрослые женщины у реки готовили угощение для всех желающих. Для этого они выкапывали округлое углубление в земле, где разводили огонь. Тут же приносили в жертву барана. После вкушения жертвенной пищи девушки бросались в реку, куда окунали несколько раз и молодых замужних женщин. Идола Хьэнцэгуащэ семикратно поливали водой из реки, затем вокруг ее фигуры устраивается игрище, для чего приглашаются молодые парни. Танцы продолжаются до полного утомления партнеров, причем в них принимают участие не только молодые девушки, но женщины всех возрастов. Здесь есть все атрибуты эротизированного аграрного обряда: обязательное участие в нем девственниц и символизация оплодотворения девственно высушенной земли небесным семенем, и знак пронимальной женской магии – полое углубление в земле, используемое для приготовления пищи. Элементы смеховой магии и карнавальной культуры используются для усиления эффекта обряда жертвоприношения, так как соотносятся с «очистительной магией, магией продуцирования, размножения».[8]
Другой аспект отношения адыгов к вопросам сексуальных отношений отражен в сказании о нарте Бадыноко, где Сатаней предстает перед нами как искусная соблазнительница. Не вдаваясь сейчас в сюжет, процитируем текст: «Потеряв надежду заманить нарта просьбами, Сатаней незаметно спустила с головы покрывало и показала свою белую шею до груди. Но это не прельщает Бадыноко; ее краса не производит на него впечатления. Приспустила тогда (одежду) ниже и грудь приоткрыла. Но и это не взволновало его. Сдвинула еще и показала изгиб бедра своего. Когда и этим не соблазнила его, разорвала белый шелковый шнурок, и вся одежда спала с нее»[9]. Здесь явно проглядывает архетипическое представление о способностях женщины привязывать к себе мужчин не только своей красотой, но и женской магической силой. Это вызывает агрессивное сопротивление Бадыноко, который чувствует в чарах Сатаней скрытую угрозу. Сказание противоречит здесь строгому в моральном плане адыгскому этикету, так как этот откровенный эпизод рассказывает о главной героине эпоса, без осуждения ее «распутства» даже сказителями позднейшего времени, провоцирующее женское поведение в интимной сфере народная традиция рассматривает как норму. Героико-патетический жанр сказания исключает скабрезный или смеховой характер этой песни как элемента карнавальной культуры. Мы не читаем ее дословный смысл, а расшифровываем как историко-культурный памятник. С научной точки зрения свобода действий Сатаней объясняется обычаями материнского права, ко времени которого восходит создание основы Нартского эпоса. Бахофен называет это «принципом Афродиты» - матери неупорядоченной и вольной, разрешающей проявление сексуальности. В дальнейшем принцип Афродиты как свободной сексуальности вызывал неоднозначные интерпретации. Для некоторых авторов[10] он был центральным в понимании матриархата, поскольку свободная сексуальность рассматривалась данными авторами как один из способов протеста против тоталитаризма. В контексте социально-культурных ценностей и ментальности народа этот эпизод приобретает особое значение. Сексуальная культура общества содержит набор стереотипов мышления и поведения, моделей сексуальности. Мифология, сконцентрировав основные архаические понятия и воззрения, формирует сексуальное сознание народа. Сказители исполняли эти сказания без купюр для любой аудитории, что способствовало выработке в обществе признания права женщины на эротическую инициативу. Это указывает на ментальную свободу адыгских женщин распоряжаться своим телом и проявлять половые потребности, хотя в европоцентристском сознании принято считать это привилегией мужчин. Таким образом, это не согласуется с устоявшимся взглядом на горянку, как на пассивное существо, подавляемое властью мужа или отца.
Интериано приводит любопытное свидетельство свободного ухаживания за девушкой: «У них позволяется лапать девушек, их дочерей по всему телу от головы и до ног, особенно в присутствии родителей, хотя полового акта никогда не допускают. А когда чужеземец-конак расположился отдохнуть или же уснет и пробудится ото сна, эти девушки самым любезным образом ищут у него блох…»[11]. Первую часть приведенного свидетельства многие исследователи расценивают как указание на пережиток бытования на Северном Кавказе древних обычаев гостеприимного гетеризма. Так ли это? Истребление вшей – это, конечно, гигиеническая процедура, но имеющая вполне общественное значение. Интериано подчеркивает, что таким образом дочери хозяина дома ухаживают за гостем, с которым установлены куначеские отношения искусственного родства, то есть этот интимный жест вежливости избирателен и обращен к кунаку – почти родственнику. Автор знаменитой книги «Монтайю, окситанская деревня» Ле Руа Ладюри считал, что в сознании средневекового обывателя «давить друг у друга вшей было знаком доброй дружбы… Отметим, что роль ищущего вшей всегда исполняется женщиной, причем не обязательно служанкой с низким статусом… Искание вшей укрепляет или намечает семейные узы и нежные связи, оно предполагает отношения родства и даже близости.»[12]. Продолжением этой гигиенически интимной стороны гостеприимства можно считать обычай омовения рук и ног гостей. Это также было женской обязанностью. Префект доминиканской миссии в Каффе в первой половине XVII века Джиованни Лукка, хорошо знакомый с черкесским бытом, восхищался гостеприимством адыгов: «девушки прислуживают гостю с открытым лицом и моют ему ноги».[13] Абри де ла Мотрэ, путешествовавший по земле черкесов, в 1711-1712 г.г., рассказывал о приеме, который был ему оказан местными жителями, и среди прочего отмечал внимание и уход за ним хозяйки дома и ее дочерей. «Две дочери, младшей из которых могло быть лет одиннадцать и которая являлась совершенством красоты, старались наперебой услужить мне. Старшая из ее дочерей принялась снимать с меня обувь. Вначале я противился, рассматривая этот поступок ниже ее достоинства и считая неудобным его допустить, но мой татарин дал мне понять, что не сделать того, что она делает, противоречило бы обязанностям гостеприимства, и что это вынуждена была бы сделать сама хозяйка, если бы у нее не было дочерей… Моя обувь была не только снята, но она разула меня целиком, а ее сестра, поливая теплую воду в умывальник, поместила в него мои ноги и вымыла».[14] Все эти действия носят интимный характер ухаживания, но не следует их рассматривать прямолинейно сексуально. В кавказоведении законы гостеприимства и обычаи искусственного родства во многом аналогичны, и, следовательно, запрет на близкородственные браки и невозможность сексуальных отношений с гостем находятся в одной смысловой плоскости. Гость является - по удачному определению Я. Чеснова - лицом с исключительно ритуальным статусом, лишенным пола и потому безопасным в сексуальным отношении. Так как подобные обычаи гостеприимства соблюдались до середины двадцатого века, мы располагаем полевым материалом, подтверждающим приведенную точку зрения. Канкулова Лейля (с. Куба Баксанского района, 1926 года рождения), рассказывала, что когда ей было лет четырнадцать-пятнадцать, она подчеркнуто ухаживала за приезжавшим к ее дяде другу, и всегда мыла ему ноги, потому что он был в куначеских отношениях с семьей («он был все равно, что старший брат», то есть воспринимался как близкий родственник), но никогда не делала этого для других гостей.
Свобода в общении адыгских женщин с гостями-мужчинами всегда обращала на себя внимание иностранцев. Приведем несколько свидетельств очевидцев. Адам Олеарий в 30-х годах XVII века писал, что черкесские женщины «даже приглашали нас зайти в их дома. Говорят, у них такой обычай: если заходят чужие посетить жен, то мужья добровольно удаляются и предоставляют гостям беседовать с женами».[15] Не следует, однако преувеличивать свободу женщин и путать ее с распущенностью поведения. Тот же Олеарий признает, что «жены тем не менее верны своим мужьям и не соединяются плотски с другими. Побужденный любезными кивками и речами молодых женщин один из наших военных офицеров отправился к ним в дом; здесь он искал способа испытать их, дав омыть свою голову и сшить себе носовые платки; эту службу ему охотно оказали, но когда он пожелал большего, ему было отказано, со словами “их мужья им доверяют, вследствие чего они должны непременно хранить им верность; в противном случае, если бы дело обнаружилось, их не стали бы держать ни мужья, ни община”. Во всем остальном, кроме сожития они позволяли делать с собой, что угодно».[16] От этого источника почти не отличаются записи Я. Стрейса (конец 60-х годов XVII века): «Они (черкешенки – М. Т.) весьма общительны и приветливы и с большой охотой позволяют, чтобы их целовали и любезничали с ними, не считаясь с тем, чужой это человек, черный или белый, и даже тут же присутствующий муж не выражает недовольства. Некоторые из наших принялись играть и шутить с ними, а иногда и вступать с ними и в более близкие отношения, что они охотно допускали, смеясь; но тот, кто хотел добиться большего должен был отступить».[17] Независимость адыгских женщин в общении с мужчинами представляет интерес с точки зрения гендерной стратификации. Здесь не столько представлена сексуальная раскрепощенность – источники убеждают нас в целомудрии женщин, сколько отражаются неброские признаки сравнительного равенства мужчин и женщин в частной жизни, отсутствие жесткой власти или демонстративного подавления в гендерном отношении.
Этнографические факты и письменные источники содержат разнообразную информацию о строгости нравов адыгов. На принципе изолированности полов основываются общеизвестные установки, не допускающие нечаянных касаний (например, во время танца), праздных разговоров мужчин и женщин, в том числе – обращения друг к другу мужа и жены в присутствии посторонних, не говоря уже о взаимных ласках на людях, даже таких безобидных, как объятие после разлуки. Так, Зашаева Мазиза из селения Старый Лескен (1910 – 1993) рассказывала, как она встречала мужа Мурадина Зашаева после Великой Отечественной войны, с которой он вернулся на много лет позже из-за плена и последующих лагерей: «Я не посмела кинуться к нему на шею при людях, хотя сердце, казалось, разорвет грудь, и он стоял и просто смотрел на меня полными слез глазами…»
Зато скрытые стенами лагунэ – супружеской комнаты – муж и жена должны были быть предупредительны друг к другу в выполнении супружеского долга. Показателен в этом отношении пример, содержащийся в истории о Коджебердуко Мхамате.[18] Мхамат получил смертельное ранение, отбив пушку у неприятеля. Это было брачным условием, поставленным ему невестой – Кази Ханифой. Когда стало ясно, что ее жених умирает, для исполнения своей части договора девушка потребовала официального оформления брака, и в единственную ночь их супружеской жизни она разделась донага и легла рядом с умирающим мужем, крепко обняв его и согревая своим телом. Оставляя в стороне другие значения этого поступка, заключающиеся в романтике любовных отношений, готовности во имя них к самопожертвованию, верности принятым на себя обязательствам, отметим здесь конкретное неформальное понимание девушкой супружеского долга, ее своеобразной попытки избежать фиктивного брака.
Любовные интимные переживания женщин выражались языком высокой народной поэзии. Для примера приведем песню-плач о Мыхамате Хатхове, которая иллюстрирует и традиционные требования социума к женской скромности в определении чувств к мужчине, и в то же время является ярким образцом художественного выражения внутренних сексуальных переживаний женщины. Сюжет песни состоит в следующем. Основным занятием героя песни Мыхамата было наездничество. Однажды, когда он был в походе, его сестра с женой отправились к реке за водой. В это время они увидели, что в стороне от них реку переходит вброд какой-то всадник. Золовка, не узнавая в нем брата, спросила невестку: «Если тот всадник сможет перейти вышедшую из берегов разбушевавшуюся реку, то кем бы ты предпочла иметь его – братом или мужем?» Невестка, узнавшая своего мужа, ответила: «Он перейдет реку, не ища брода, потому что по нему видно его мужество. И я бы хотела иметь его мужем». Мыхамат не сразу заехал домой, а его сестра, восприняв слова своей невестки, как легкомыслие и несдержанность, рассказала своей матери, что их невестка пожелала иметь проезжего всадника мужем. Когда же Мыхамат вернулся, мать категорически потребовала, чтобы он развелся с женой. Мыхамат, из уважения к материнскому авторитету, не расспрашивая о причинах подобного заявления, отвез жену ее родителям. Покинутая женщина сочинила песню-плач о своей любви к мужу, которая содержит такие сравнения:
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Ди мэжэщIалэхэм загъэнщIыжынт!<…>
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Сабий джанэншэхэм захуэпэжынти.[19]
(Мне бы вернуть тебя всего на один день – [мои чувства были бы равнозначны тому, как если бы] насытить всех наших голодных; мне бы вернуть тебя на один день – [все равно, что] детей оборванных – одеть.) [*] То есть разлука с любимым равнозначна потери жизненно необходимых тепла и еды. Далее откровения женщины более интимны:
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Добракъыбгъуэурэ бжьо быдз щIагъым ущызгъэжеинт!
Сэ зы махуэкIэрэ уэ укъэзгъуэтыжтэмэ,
Бжьыхьэ жэщ кIыхьыр жеипэ закъэкIэ уэзгъэгъэкIуэнт!
(Мне бы вернуть тебя всего на день – я бы уложила тебя [уютно у себя на груди, как] под мягким лосиным выменем; мне бы вернуть тебя на денек, длинная осенняя ночь у тебя прошла бы без сна [в любовных утехах]).
Скромность адыгов и сдержанность в публичном проявлении чувств не подразумевала пуританства или полового воздержания супругов. Так, 80-летняя Дышекова Альжан (приблизительно 1885 года рождения) поучала в 60-х годах молодых соседских невесток, ссылаясь при этом на авторитет своего мужа-эфенды. Она утверждала, что Коран запрещает ложиться в супружескую постель в нижнем белье, что это все равно, что выступить против своего мужа с кинжалом – «гъуэншэдж пщыгъыу уилI и гупэ угъуэлъынри джатэкIэ уеуэнри зыщ». Подобного рода беседы были своего рода «школой для молодых жен».[20]
Допускание некоторой фривольности в отношениях полов подтверждается довоенным фольклором, распространением в сельской традиционной среде песенных текстов следующего содержания:
(от имени мужчины)
НэкIуатэ, нэкIуатэ,
НэкIуатэ, нэкIуатэ,
Алыхьим еплъи, сынэгъэгъуэлъ.[21]
Подвинься, подвинься,
Подвинься, подвинься,
Побойся бога и пусти меня к себе.
Второй фрагмент – от имени женщины:
Уи Iупэр къысхуэпшийурэ
СыныщIэбгъэфурэ
«Нэдахэ» жыпIэурэ
сыбгъэунэхуащ.[22]
Ты протягивал губы,
Чтобы я присосалась к ним,
Называя меня «ясноглазая»,
Погубил меня.
Для реконструкции картины сексуальных отношений в традиционной семье, нами было опрошено несколько пожилых сельских женщин в 1998-2000 г.г., рассказавших о своих старших родственниках, годы жизни которых приходятся на последнюю четверть XIX-первую половину XX веков. В целях сохранения тайны личности наших респондентов, что было условием дачи интервью, мы не имеем права называть некоторые имена – это условие объясняется нетрадиционностью задаваемых вопросов, и ответы на них были получены только в силу родственных связей автора с опрашиваемыми женщинами. В результате проведенных расспросов, выяснилось, что практически во всех семейных парах гармоничные интимные отношения, предполагающие предварительные ласки, частоту сексуальных актов, их независимость от возраста, были нормой и залогом семейного благополучия. Но даже самые откровенные респонденки не признали открыто, что они сами испытывали какие-то эротические переживания. Этикетные предписания требовали проявлять чувственную сдержанность даже с наедине с мужем, или хотя бы декларировать ее. Только одна из моих собеседниц оговорилась, что «если бы женщины не испытывали определенных чувств, у них и детей бы не было», то есть беременность расценивалась как результат полученного женщиной чувственного удовлетворения. Таким образом она соединяла понятия сексуальности и зачатия: факт ощущения оргазма, который может переживать женщина, связывается с ее репродуктивными возможностями, то есть не видится отличия женской физиологии от мужской, в которой сексуальная активность прямо пропорциональна репродуктивной активности.
Одна из женщин рассказывала о своих родственниках М-вых Темрюко (приблизительные годы жизни 1879-1966) и Маржан (1882-1962), у которых регулярные сексуальные отношения продолжались до самой смерти. По рассказам домочадцев то же относится к А-вым Тыре (1870-1841) и Гуашене (1885-1960), Т-вым Мухамед-Мырзе (1871-1953) и Нашхо (1870-1969), которые по старости, когда многие условности могут уже не соблюдаться, позволяли себе не скрывать добрых чувств по отношению друг к другу перед младшими. Эти чувства не демонстрировались явно, а высказывались в полушутливой форме, видимо, относительная свобода в проявлении чувств должна была подразумевать снижение сексуального интереса у стариков, как вышедших из репропродуктивного возраста. Однако это противоречило реальному положению дел. А. Р. родилась у своих родителей, когда ее отцу было уже 68 лет. Значительно более молодая жена стеснялась перед соседями столь явного подтверждения супружеской страсти и рассказывала потом дочери, что чуть не спровоцировала выкидыш.
Вопрос о контрацепции напрямую связан с вопросом раскрепощения женщин в сфере интимных чувств. А так как наши опросы о способах контрацепции не дали определенных ответов, то надо полагать, что женщина именно в период менопаузы, позволявшей избежать нежелательной беременности, могла быть менее чувственно сдержанной.
Все сказанное подводит нас к заключению о том, что в сознании адыгов сексуальные отношения не носили греховный характер, а женщина не считалась источником этого греха, как это было свойственно средневековой христианской морали. Более того, женщина обладала правом на удовлетворение своих сексуальных потребностей. Ее сексуальность не носила характера жертвы, подчиненной в интимной жизни агрессии и власти мужчины. Половые отношения воспринимались как условие воспроизводства жизни и мирового порядка, а значит – являлись святой обязанностью каждой женщины и каждого мужчины. Посторонние не должны быть к этому причастны ни своим присутствием, ни разговором на эту тему. Интимные отношения между мужчиной и женщиной не выносились за пределы супружеской спальни, и не потому, что считались чем-то постыдным, а чем-то, что следует скрывать. Распущенность нравов могла нанести ущерб, а то и разрушить семейные узы, положить конец процессу продолжения рода. Дело не в «мерзостях плоти», а в сакральности процесса. Ни мифологический, ни литературный, ни этнографический материал не дает нам примеров сексуально патологического поведения адыгов, каких-либо извращений и отклонений. Мы склонны это связывать с уважительным отношением к женщине, не ассоциируемой с грехом, и с ментальным отношением к сексу, как естественному явлению, практически лишенному ограничений, но требующему сохранения интимности, такта и некоторых форм избегания.
--------------------------------------------------------------------------------
[*] Здесь и далее перевод автора.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Гейл Рубин. Размышляя о сексе. // Введение в гендерные исследования. Ч.2: Хрестоматия. / Под ред. С.В. Жеребкина – Харьков, СПб., 2001. С. 465.
[2] Х.Ортега-и-Гассет. Идеи и верования //Эстетика. Философия культуры. М., 1992. С. 467.
[3] Нарты. Адыгский героический эпос. М., 1974. С. 41.
[4] Нарты. М., 1974. С. 68.
[5] Нарты. С. 180-182.
[6] Д. Интериано. Быт с страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование //АБКИЕА. Нальчик, 1974.С. 52.
[7] Жорж Батай. Из «Слез Эроса» /Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., 1994. С. 289.
[8] Бгажноков Б.Х. Логос игрища / Мир культуры. Нальчик, 1990. С. 21.
[9] СМОМПК,12, отд. «Кабардинские тексты». С. 26.
[10] А.В.Бородина, Д.Ю.Бородин. Матриархат: опыт рассмотрения исторической утопии в феминистской парадигме./Женщины. История. Общество. Сб. науч. статей под ред В.И.Успенской. Вып.2. Тверь, 2002 С. 104, 119.
[11] Д. Интериано.// АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 51.
[12] Э. Ле Руа Ладюри. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). Екатеринбург, 2001. С. 166-167.
[13] Д. Лукка Описание перекопских и ногайских татар, черкесов, мингрелов и грузин Жака де Люка, монаха Доминиканского ордена. 1625. // АБКИЕА. С. 71.
[14] Абри де ла Мотре. Путешествие господина А.де ла Мотре в Европу, Азию и Афоику. //АБКИЕА. С. 131.
[15] Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Там же. С.84.
[16] Там же.
[17] Я.Я. Стрейс. Описание города Терки. //АБКИЕА. С. 101, 102.
[18] См. «Къоджэбэрдыкъо Мыхьэмэты игъыбз» (шапсугская версия), Къоджэбэрдыкъо Мыхьамэты ищэхэх орэд» (бжедугская версия)/Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Под ред. Е.В. Гиппиуса. Т. 3. Ч. 2. Составители В. Барагунов, З. Кардангушев. С.86-93.
[19] КъардэнгъущI Зырамуку. Хэтх Мыхьэмэт и гъыбзэ.//Адыгэ псалъэ. 24.12.2005.
[20] Информатор Мальбахова Хаишат, 1939 года рождения, сел. Куба Баксанского района КБР).
[21] Информатор: Кипова Кулюх, 1906 г.р., с. Малка, Зольского района КБР.
[22] Там же.
www.damey.ru/Tekueva-statja%201.htm
суббота, 27 марта 2010
Сакральное значение языка в современной культуре («Тан-шолпан», «Северный Катехон»)
Доклад на Уральском писательском форуме 31 октября 2001 года
Технологизация жизни, сопутствующая распространению западной цивилизации, предлагает включение во все национальные языки, носители которых пользуются ее благами, слов и целых выражений из англо-американского лексикона, так как именно этот лексикон активно используется технической документацией и программным обеспечением. Бесполезно сопротивляться данной тенденции на внешнем уровне, заменяя заимствованные технические термины на слова родной речи (к примеру.
Создавая национальный Интернет как в Германии или во Франции) Каждый день появляются все новые технические приспособления ( а вместе с ними – наименования), поэтому попытка напрямую ограничить английское влияние на языковую сферу – накладное и бесперспективное занятие. К тому же для не-западных людей, увлеченных новыми технологиями и тянущихся к западному стандарту жизни, данные слова выражают нечто большее, нежели их прикладное, практическое значение. Они несут оттенок «лучшего мира», чье присутствие ощущается во всех крупных городах планеты через телемониторы, водруженные на площадях и в супермаркетах, рекламные щиты установленные на равных промежутках при подъезде к аэропорту, наконец типовые продукты потребления (начиная с «физических» и кончая «психическими»).
Технократическое присутствие «лучшего мира» из виртуального неотвратимо превращается в реальное и грозит стать единственно возможным. Язык, с помощью которого оно себя выражает, безупречно лаконичен. Для того, чтобы презентовать свою продукцию в самых разных странах, рекламные производители, обслуживающие ТНК (транснациональные корпорации), безошибочно отбирают наиболее емкие , абсолютно соответствующие продукции словесные формулы. Может показаться даже, что на базе этого лексикона зреет некий метаязык, соединяющий народы по принципу потребления определенных товаров и услуг. Данный процесс можно было бы только приветствовать. В самом деле, если «цветущая сложность» (выражение К.Леонтьева), начиная с эпохи бронзы, так и не оградила человечество от войн и взаимной ненависти, то почему бы не принести его в жертву безмятежному существованию людей, даже если при этом будут стерты их сущностные разделяющие особенности (этнический стереотип поведения, черты религиозности, особенности быта)…
Культурная глобализация, тем не менее, учитывает и подобные претензии. Как можно убедиться, она предлагает сосуществование в едином пространстве психогенной цивилизации различных религиозно и этнически окрашенных феноменов, причем допустимый синкретизм никогда не поглощает их внешнего своеобразия. Европейцы отдают должное мексиканской кухне ( и чем она ближе к оригиналу, тем лучше), а некоторые жители США не мыслят своего интерьера без икон греческого письма или антикварной турецкой латуни. К сожалению, нельзя повторить того же самого о внутренней стороне «поглощаемых» национальных культур. Здесь нужно заметить, что культуры не существуют сами по себе, но входят, как составная часть, в такие более мастабные явления. Как Традиция и Цивилизация, а те, в свою очередь, никогда не возникают стихийно. Для поддержания как традиции, так и цивилизации, от людей требуется предельно напряженная осознанная деятельность. Работа такого рода направлена на воспитаниев человеке конкретных физических, псизхических, нравственных и духовных качеств. По тому какие именно качества пестуются, можно определить тип цивилизации. Традиция же следит за порядком приобретения этих качеств, ибо в итоге стремится заполнить собой весь внутренний мир человека без остатка. Означенные цели преследуют все специфические формы человеческой активности (иногда, наоборот, пассивности), присущие той или иной. традиции, к примеру, так называемые «народные ремёсла».
Если мы рассмотрим распространённый среди тюрко-язычных народов «тамбурный» шов, то увидим, что фигуры в нём заполняются начиная от краёв к центру, что соответствует психическому действию концентрации. У славян (в частности, русских) традиционным считается «браный» шов, когда фигуры на полотне заполняются одновременно, строка за строкой, что психически отвечает «рассеянному вниманию». Схема тамбурного шва коренится в куфической каллиграфии Ислама, где священная надпись сворачивается от периферии к центру (см. внешний декор мавзолея Ходжи Ахмеда Яссави XIV в.), а браный шов соотносится с таким элементом православного аскетизма как «неслияние с помыслами», где «помыслы» воплощают фигуры заполняемые строкой, а «неслияние» обеспечивает правильную очерёдность их заполнения.
Легко обнаружить, что современная глобальная культура предлагает нечто принципиально иное. Если традиционные культуры прошлого стремились воспроизвести в inner space (внутреннем космосе) отдельного человеческого существования вселенский универсум, стремясь к максимально подробному его воспроизведению, то современная культура превращает человека-потребителя в мельчайшую, почти неразличимую деталь техносферы, гарантируя взамен жизнь без опасности и смерть без сознания. О воспитании таких качеств как концентрация, внимание и т.п. давно уже не идёт речи. Не случайно ведущим искусством становится музыка, а живопись и литература шаг за шагом сдают позиции. Слушая музыку, человеку не обязательно сознательно концентрироваться на ней, а вот с живописью и литературой так не получится.
Кроме того, музыка как никакое другое искусство, обеспечивает требуемую общность человеческой sense data.
Литература в её классическом виде принципиально не вписывается в mainstream глобальной цивилизации и инициирующей её унификаторской традиции. В лучшем случае литературе уготовано будущее компьютерного гипертекста, на который уже давно ориентируются такие всемирно известные писатели как Хулио Кортасар и Милорад Павич. Остановимся на феномене гипертекста подробнее. Хотя эта форма изложения мыслей является сугубо современной, наиболее адекватно выражаясь в электронном режиме, где максимально реализуется система перекрёстных ссылок (лежащая в основе её структуры), она глубоко укоренена в традиции по своей сути. Зародыш гипертекста обнаруживается в древнейших кодексах Библии и Корана, где на полях видны отсылки к параллельным местам, перерастающие в развернутые схолии, которые зачастую представляют вполне самостоятельные произведения. Ничего противоречащего священной традиции в гипертексте самом по себе нет. Кажется даже, что он реализует глубинную интуицию, пользуясь неизвестным ранее инструментарием.
Но при взгляде на гипертекст изнутри первое впечатление рассеивается. Система перекрёстных ссылок внутри священного текста предполагает благоговейное внимание со стороны читателя, так как ему предлагают продвинуться в познании сверхчеловеческого, божественного Откровения. Что же касается современного гипертекста, то вряд ли какой-нибудь читатель всерьёз способен отнестись к нему подобным образом, прежде всего потому, что сам, при желании, может сочинить оный.
Тем не менее, гипертекст, так же как рекламный лозунг (слоган) вновь и вновь заостряет внимание профессиональных писателей на самоценности слова, способствует выявлению таящегося в нём потенциала.
В традиционной культуре язык, письменная и устная речь условно делятся на четыре нисходящих вида:
1) сакральный язык, на нём изложено основополагающее для традиции Откровение (санскрит и Веды в Индуизме, арабский и Коран в Исламе);
2) литургический язык богослужения, ритуальных, магических формул (латинский в Католицизме, древнегреческий и церковнославянский в Православии);
3) литературный язык письменного или устного предания, обнимающий богословие, философию, искусства, науки;
4) бытовой язык, на котором ведётся деловая переписка, составляются частные послания (к примеру, на кухне). На этом уровне совершенно неуместны священные, наполненные пафосом слова и для его овладения требуется минимум образования и навыков.
Сравнительное рассмотрение этой четырёхуровневой модели языка и её влияния на повседневную действительность показывает неуклонное сокращение сферы употребления священного языка и разрастание бытового языкотворчества. Может показаться, что сакральные смыслы совершенно исчезают в бытовой речи, но это не так хотя бы потому, что она всё же является производной от того первичного священного языка на котором базируется любая подлинная традиция. Как справедливо подметила Шуга Нурпеисова, некоторые слова современного казахского языка, пришедшие из арабского, давно уже воспринимаются в отрыве от их сакрального источника (сур Корана), но от этого они не становятся менее значимыми и, в итоге, священными. Разлагаясь до уровня бытовой речи, язык не теряет возможности восстановить в себе сакральное качество. Что же нужно предпринять, чтобы реализовать сакральный смыслообразующий потенциал? — ибо только он способен вдохнуть жизнь в дряхлеющие языковые формы. (Евангельский запрет вливать новое вино в старые меха здесь ни при чём, — и арамейский и арабский уже существовали, когда на них стали говорить Иисус и Мухаммад.) Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо высказать последнее суждение относительно процесса деградации сакрального в языке. Оно заключается в смысловом разрыве между звуковой, буквенной и числовой структурами слова и тем смыслом, который туда вкладывается. На уровне сакрального языка никакого разрыва между этими структурами нет: звук, буква, число и смысл, не противореча, дополняют и утверждают друг друга. Эта связь становится менее очевидной на литургическом уровне, скрывается за завесой в литературном языке и совсем теряется на бытовом. Собственно, потеря этой связи и порождает девальвацию речи, переход от первичных кристально-ясных понятий к сложным и туманным словесным построениями, где исчезает здоровое ядро, а затем — к десакрализованной «светской» литературе.
Все попытки вернуть языку высокую актуальность, «оптимизировать» его без учёта сакральной составляющей обречены на провал, а вместе с ними и существование литературы как таковой. При взгляде на лучшие образцы европейского писательского труда, которые исходят от Данте, Шекспира, Гёте, мы видим несомненную обращённость к сакральным истокам, которая только и могла обеспечить последовавший за признанием их творчества upgrade итальянского, английского, немецкого языков. А оптимизированная речь послужила новым импульсом для социокультурного бытия этих народов, образовавших костяк цивилизации Запада. Той самой цивилизации, влияние которой все мы испытываем в настоящий момент. Нисходящая точка, в которой оказались литературные языки многих народов Евразии является знамением времени.
Это строгий экзамен нынешнему поколению писателей и без обращённости к священному смыслу слова его не выдержать.
Первая письменная редакция доклада опубликована: Тан-шолпан. Журнал Казахского ПЕН-клуба. 2001. № 6. С. 139-142; вторая редакция: Северный Катехон. 2005. № 1. С. 134-135.
www.romanbagdasarov.ru/index.php?option=com_con...
Доклад на Уральском писательском форуме 31 октября 2001 года
Технологизация жизни, сопутствующая распространению западной цивилизации, предлагает включение во все национальные языки, носители которых пользуются ее благами, слов и целых выражений из англо-американского лексикона, так как именно этот лексикон активно используется технической документацией и программным обеспечением. Бесполезно сопротивляться данной тенденции на внешнем уровне, заменяя заимствованные технические термины на слова родной речи (к примеру.
Создавая национальный Интернет как в Германии или во Франции) Каждый день появляются все новые технические приспособления ( а вместе с ними – наименования), поэтому попытка напрямую ограничить английское влияние на языковую сферу – накладное и бесперспективное занятие. К тому же для не-западных людей, увлеченных новыми технологиями и тянущихся к западному стандарту жизни, данные слова выражают нечто большее, нежели их прикладное, практическое значение. Они несут оттенок «лучшего мира», чье присутствие ощущается во всех крупных городах планеты через телемониторы, водруженные на площадях и в супермаркетах, рекламные щиты установленные на равных промежутках при подъезде к аэропорту, наконец типовые продукты потребления (начиная с «физических» и кончая «психическими»).
Технократическое присутствие «лучшего мира» из виртуального неотвратимо превращается в реальное и грозит стать единственно возможным. Язык, с помощью которого оно себя выражает, безупречно лаконичен. Для того, чтобы презентовать свою продукцию в самых разных странах, рекламные производители, обслуживающие ТНК (транснациональные корпорации), безошибочно отбирают наиболее емкие , абсолютно соответствующие продукции словесные формулы. Может показаться даже, что на базе этого лексикона зреет некий метаязык, соединяющий народы по принципу потребления определенных товаров и услуг. Данный процесс можно было бы только приветствовать. В самом деле, если «цветущая сложность» (выражение К.Леонтьева), начиная с эпохи бронзы, так и не оградила человечество от войн и взаимной ненависти, то почему бы не принести его в жертву безмятежному существованию людей, даже если при этом будут стерты их сущностные разделяющие особенности (этнический стереотип поведения, черты религиозности, особенности быта)…
Культурная глобализация, тем не менее, учитывает и подобные претензии. Как можно убедиться, она предлагает сосуществование в едином пространстве психогенной цивилизации различных религиозно и этнически окрашенных феноменов, причем допустимый синкретизм никогда не поглощает их внешнего своеобразия. Европейцы отдают должное мексиканской кухне ( и чем она ближе к оригиналу, тем лучше), а некоторые жители США не мыслят своего интерьера без икон греческого письма или антикварной турецкой латуни. К сожалению, нельзя повторить того же самого о внутренней стороне «поглощаемых» национальных культур. Здесь нужно заметить, что культуры не существуют сами по себе, но входят, как составная часть, в такие более мастабные явления. Как Традиция и Цивилизация, а те, в свою очередь, никогда не возникают стихийно. Для поддержания как традиции, так и цивилизации, от людей требуется предельно напряженная осознанная деятельность. Работа такого рода направлена на воспитаниев человеке конкретных физических, псизхических, нравственных и духовных качеств. По тому какие именно качества пестуются, можно определить тип цивилизации. Традиция же следит за порядком приобретения этих качеств, ибо в итоге стремится заполнить собой весь внутренний мир человека без остатка. Означенные цели преследуют все специфические формы человеческой активности (иногда, наоборот, пассивности), присущие той или иной. традиции, к примеру, так называемые «народные ремёсла».
Если мы рассмотрим распространённый среди тюрко-язычных народов «тамбурный» шов, то увидим, что фигуры в нём заполняются начиная от краёв к центру, что соответствует психическому действию концентрации. У славян (в частности, русских) традиционным считается «браный» шов, когда фигуры на полотне заполняются одновременно, строка за строкой, что психически отвечает «рассеянному вниманию». Схема тамбурного шва коренится в куфической каллиграфии Ислама, где священная надпись сворачивается от периферии к центру (см. внешний декор мавзолея Ходжи Ахмеда Яссави XIV в.), а браный шов соотносится с таким элементом православного аскетизма как «неслияние с помыслами», где «помыслы» воплощают фигуры заполняемые строкой, а «неслияние» обеспечивает правильную очерёдность их заполнения.
Легко обнаружить, что современная глобальная культура предлагает нечто принципиально иное. Если традиционные культуры прошлого стремились воспроизвести в inner space (внутреннем космосе) отдельного человеческого существования вселенский универсум, стремясь к максимально подробному его воспроизведению, то современная культура превращает человека-потребителя в мельчайшую, почти неразличимую деталь техносферы, гарантируя взамен жизнь без опасности и смерть без сознания. О воспитании таких качеств как концентрация, внимание и т.п. давно уже не идёт речи. Не случайно ведущим искусством становится музыка, а живопись и литература шаг за шагом сдают позиции. Слушая музыку, человеку не обязательно сознательно концентрироваться на ней, а вот с живописью и литературой так не получится.
Кроме того, музыка как никакое другое искусство, обеспечивает требуемую общность человеческой sense data.
Литература в её классическом виде принципиально не вписывается в mainstream глобальной цивилизации и инициирующей её унификаторской традиции. В лучшем случае литературе уготовано будущее компьютерного гипертекста, на который уже давно ориентируются такие всемирно известные писатели как Хулио Кортасар и Милорад Павич. Остановимся на феномене гипертекста подробнее. Хотя эта форма изложения мыслей является сугубо современной, наиболее адекватно выражаясь в электронном режиме, где максимально реализуется система перекрёстных ссылок (лежащая в основе её структуры), она глубоко укоренена в традиции по своей сути. Зародыш гипертекста обнаруживается в древнейших кодексах Библии и Корана, где на полях видны отсылки к параллельным местам, перерастающие в развернутые схолии, которые зачастую представляют вполне самостоятельные произведения. Ничего противоречащего священной традиции в гипертексте самом по себе нет. Кажется даже, что он реализует глубинную интуицию, пользуясь неизвестным ранее инструментарием.
Но при взгляде на гипертекст изнутри первое впечатление рассеивается. Система перекрёстных ссылок внутри священного текста предполагает благоговейное внимание со стороны читателя, так как ему предлагают продвинуться в познании сверхчеловеческого, божественного Откровения. Что же касается современного гипертекста, то вряд ли какой-нибудь читатель всерьёз способен отнестись к нему подобным образом, прежде всего потому, что сам, при желании, может сочинить оный.
Тем не менее, гипертекст, так же как рекламный лозунг (слоган) вновь и вновь заостряет внимание профессиональных писателей на самоценности слова, способствует выявлению таящегося в нём потенциала.
В традиционной культуре язык, письменная и устная речь условно делятся на четыре нисходящих вида:
1) сакральный язык, на нём изложено основополагающее для традиции Откровение (санскрит и Веды в Индуизме, арабский и Коран в Исламе);
2) литургический язык богослужения, ритуальных, магических формул (латинский в Католицизме, древнегреческий и церковнославянский в Православии);
3) литературный язык письменного или устного предания, обнимающий богословие, философию, искусства, науки;
4) бытовой язык, на котором ведётся деловая переписка, составляются частные послания (к примеру, на кухне). На этом уровне совершенно неуместны священные, наполненные пафосом слова и для его овладения требуется минимум образования и навыков.
Сравнительное рассмотрение этой четырёхуровневой модели языка и её влияния на повседневную действительность показывает неуклонное сокращение сферы употребления священного языка и разрастание бытового языкотворчества. Может показаться, что сакральные смыслы совершенно исчезают в бытовой речи, но это не так хотя бы потому, что она всё же является производной от того первичного священного языка на котором базируется любая подлинная традиция. Как справедливо подметила Шуга Нурпеисова, некоторые слова современного казахского языка, пришедшие из арабского, давно уже воспринимаются в отрыве от их сакрального источника (сур Корана), но от этого они не становятся менее значимыми и, в итоге, священными. Разлагаясь до уровня бытовой речи, язык не теряет возможности восстановить в себе сакральное качество. Что же нужно предпринять, чтобы реализовать сакральный смыслообразующий потенциал? — ибо только он способен вдохнуть жизнь в дряхлеющие языковые формы. (Евангельский запрет вливать новое вино в старые меха здесь ни при чём, — и арамейский и арабский уже существовали, когда на них стали говорить Иисус и Мухаммад.) Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо высказать последнее суждение относительно процесса деградации сакрального в языке. Оно заключается в смысловом разрыве между звуковой, буквенной и числовой структурами слова и тем смыслом, который туда вкладывается. На уровне сакрального языка никакого разрыва между этими структурами нет: звук, буква, число и смысл, не противореча, дополняют и утверждают друг друга. Эта связь становится менее очевидной на литургическом уровне, скрывается за завесой в литературном языке и совсем теряется на бытовом. Собственно, потеря этой связи и порождает девальвацию речи, переход от первичных кристально-ясных понятий к сложным и туманным словесным построениями, где исчезает здоровое ядро, а затем — к десакрализованной «светской» литературе.
Все попытки вернуть языку высокую актуальность, «оптимизировать» его без учёта сакральной составляющей обречены на провал, а вместе с ними и существование литературы как таковой. При взгляде на лучшие образцы европейского писательского труда, которые исходят от Данте, Шекспира, Гёте, мы видим несомненную обращённость к сакральным истокам, которая только и могла обеспечить последовавший за признанием их творчества upgrade итальянского, английского, немецкого языков. А оптимизированная речь послужила новым импульсом для социокультурного бытия этих народов, образовавших костяк цивилизации Запада. Той самой цивилизации, влияние которой все мы испытываем в настоящий момент. Нисходящая точка, в которой оказались литературные языки многих народов Евразии является знамением времени.
Это строгий экзамен нынешнему поколению писателей и без обращённости к священному смыслу слова его не выдержать.
Первая письменная редакция доклада опубликована: Тан-шолпан. Журнал Казахского ПЕН-клуба. 2001. № 6. С. 139-142; вторая редакция: Северный Катехон. 2005. № 1. С. 134-135.
www.romanbagdasarov.ru/index.php?option=com_con...
среда, 24 марта 2010
понедельник, 22 марта 2010
Теория языка
О типах грамматического предложения в связи с историей мышленияBy А.Ф.Лосев
Nov 25, 2006, 14:41
<…> инкорпорированный, эргативный и номинативный строй предложения являются наиболее показательными для истории абстрагирующей функции мышления <…>
Эргативный строй
Эргативное предложение является гораздо более совершенным типом предложения, чем рассмотренные нами выше. Оно имеет место и в североазиатских языках (чукотский, коряцкий, камчадальский), но особенное развитие получило оно в иберийско-кавказских языках как картвельской группы (грузинский, сванский, мегрелочанский), так и горской группы (абхазский, даргинский, лезгинский и др.), а также в языке басков; равным образом имеется оно и в архаических языках Северной Америки, Азии (Индокитай), Австралии и Меланезии.
Ради примера приведём грузинскую фразу: cxeni gaqida mamam, по-русски – «лошадь продал отец». Слово, обозначающее здесь «отец», стоит в особом, так называемом эргативном падеже; «лошадь» же – отнюдь не винительный падеж, но тоже особый падеж, который можно назвать неоформленным или абсолютным. Или – другой пример из чукотского языка: гым-нан гыт ты-пэляркыне-гыт, что значит по-русски «я тебя покидаю». При буквальном же переводе это значит: «мною ты я-покидаю-тебя». Подлежащее, или действующее лицо, тоже стоит здесь в орудийном, или эргативном, падеже, дополнение же – в абсолютном падеже.
Возьмём фразу из языка басков: gison-a-k ikusten du. Это можно перевести: «человек видит его» или «человеком виден он». Подлежащее здесь – gisonak «человек» или «человеком», где a – постпозитивный определённый член и k – показатель эргативного падежа в единственном числе. В тибетской фразе nas khyod rdun, обозначающей «я ты бить», т.е. «я бью тебя» или «ты избиваем мною», подлежащее nas тоже стоит в эргативном падеже, который по-русски можно перевести либо «я», либо «мною». Дополнение во всех этих примерах стоит в неоформленном падеже. <…>
Подлежащее ставится здесь в том особом и оригинальном падеже, который ввиду его оригинальности пришлось наименовать особенным образом, именно «эргативным». Это есть падеж подлежащего, однако вовсе не в смысле нашего именительного падежа. Он выражает орудие действия, почему до некоторой степени он близок к нашему творительному падежу. Но это ни в коем случае не творительный падеж. Дело в том, что он одновременно выражает и субъект действия, и орудийное понимание этого субъекта. Подлежащее здесь прежде всего активно действующий субъект <…>
Эргативное подлежащее безусловно активно, и тут решительный шаг вперёд к подлежащему в безусловно активном смысле, т.е. к номинативному строю. Но, с другой стороны, этот эргативный субъект является здесь и безусловно пассивным. Как доказывает сам смысл эргативного падежа, он в то же самое время является просто орудием каких-то других сил, не выраженных в самом предложении, подобно индоевропейским безличным глаголам, при которых, конечно, не может не мыслиться субъект, но что это за субъект, совершенно неизвестно.
Сказуемое эргативного предложения прежде всего является переходным глаголом. Это обстоятельство <...> подчёркивает активность эргативного субъекта и понимает этот эргативный предикат как действительно перенос действия субъекта на лежащий перед ним объект.
<...> Этот предикат если не всегда и не везде фактически, то во всяком случае принципиально согласуется как с подлежащим, так и с дополнением. То, что сказуемое согласуется здесь с подлежащим, это лишний раз подчёркивает активность подлежащего, которое заявляет здесь о себе самыми разнообразными способами. Но то, что сказуемое согласуется здесь также с дополнением, это решительно никак не мирится с индоевропейскими представлениями. Получается такое впечатление, что как будто бы то, что мы сейчас назвали дополнением, есть не столько дополнение, сколько само подлежащее.
<...> Правильно поступают те языковеды, которые называют этот падеж в эргативном предложении неоформленным, или абсолютным, падежом. То обстоятельство, что с ним согласуется сказуемое, не может в данном случае говорить о его субъективности, но говорит только о неразвитых формах объекта, компенсируемых здесь особыми показателями в предикате.
Другими словами, сама сущность эргативной конструкции и вся её замечательная оригинальность как раз и заключается в нерасчленённости актива и пассива, хотя в то же самое время эта нерасчленённость и эта совокупность обоих залогов уже является здесь той почвой, на которой в дальнейшем произойдёт и грамматическое различение актива и пассива. <...> Эргативное предложение выражает активность субъекта уже вполне грамматически, так как здесь существует специальный падеж для выражения именно активности субъекта. И вот оказывается, что эта активность субъекта предписана ему извне, что в своём произвольном действии он есть не больше, как только чьё-то орудие, что его активность и пассивность диалектически слиты в одно неразличимое целое. Но лишь бы пришла к жизни эта неразличимость – различимость не замедлит в дальнейшем появиться. Раньше не было даже и этой неразличимости актива и пассива. А в эргативном предложении она уже есть; следовательно, скоро появятся и оба эти залога в своём полном и чётком расчленении.
<…> понимание эргативного сказуемого как залога одновременно активного и пассивного, как такого сказуемого, которое в той же мере активно и в той же мере пассивно, как и само эргативное подлежащее. Но эту совместность актива и пассива надо находить также и в эргативном дополнении, которое, конечно, не есть здесь ни именительный падеж, ни винительный падеж (подобное понимание есть только результат индоевропейских привнесений), но тот падеж, который одновременно и активен, или, по крайней мере, является совершенно самостоятельным и независимым ни от какого управления, и пассивен. Что он активен, это явствует как из согласования с ним сказуемого, так и из его положения в случае непереходного сказуемого, когда он является не больше и не меньше как падежом подлежащего. Но он, несомненно, также и пассивен, поскольку в нём нет совершенно никаких грамматических показателей активности и субъектности и по смыслу своему он в этом предложении, безусловно, играет роль дополнения. Он также является здесь чем-то более общим, чем выполнитель действия и чем объект действия, подобно эргативному подлежащему и эргативному сказуемому.
Итак, диалектическое единство актива и пассива есть безусловное достояние и подлежащего, и сказуемого, и дополнения в эргативном предложении.
<…> это совмещение актива и пассива, правда, в других смыслах, имеет место и в современных языках <…> Возьмём, например, то, что называется возвратным залогом, например, умываться, одеваться, бриться. Спросим, что это: актив или пассив? Поскольку умываю себя именно я, это актив; поскольку же я умываю именно себя, это пассив. Возьмём так называемый средний залог – я иду, я сплю. Где тут актив и где тут пассив? Возьмём так называемые глаголы состояния – мне больно, мне холодно. Ясно, что совмещение актива и пассива в современных языках – трафаретнейшая вещь <…> Вопрос, конечно, вовсе не в этом совмещении актива и пассива, но в характере и типе этого совмещения.
<…> актив и пассив есть уже результат очень глубокой абстракции; и совершенно невозможно предполагать, чтобы эти залоги существовали в полной своей раздельности с самого же начала. Начинать с них историю грамматического строя было бы так же антиисторично, как и находить уже в самом начале языкового развития расчленённые понятия субъекта, предиката и объекта. Было время, когда не различались между собой части речи или когда не были дифференцированы члены предложения. Поэтому если мы сейчас наталкиваемся на такой тип предложения и на такой тип глагола, где не проводится различия между действительным и страдательным залогом, то это вполне естественно, иначе и быть не может. Перед тем как различиться активу и пассиву, существует такой залог, в котором оба они ещё не различаются. Так оно и должно быть: и этот нерасчленённый активо-пассив и есть эргативный залог. Можно к этому добавить, что глагол и в современных языках часто стоит в таком залоге, в котором актив и пассив перемешаны в самых разнообразных и причудливых дозах и пропорциях, в самых невероятных типах и направлениях, в отношении чего чистый актив и чистый пассив являются только крайними полюсами.
<…> вспомним <…> замечание <…> по поводу подлежащего при сказуемом в виде непереходного глагола в языках эргативного строя. Это – любопытнейшая вещь. Оказывается, что наше эргативное предложение имеет свою силу только при переходном глаголе в качестве сказуемого <…> Если же сказуемое выражено здесь при помощи непереходного глагола, то подлежащее теряет свой эргативный падеж и ставится в том падеже, который мы назвали абсолютным и с которым мы встретились также и в эргативном предложении, где при его помощи выражается дополнение. При этом непереходность глагола в таком предложении как раз говорит о наибольшей сосредоточенности субъекта в самом себе, о невыходе его действия к другим предметам, об обращении действия субъекта к самому же субъекту <…>
<…> сущность номинативного строя сводится к тому, что субъект предложения впервые был осознан здесь не как узкий, односторонний или вообще какой-нибудь специфицированный субъект, т.е. не как живое лицо (он мог быть и неживым), не как обладатель действия, не как активный или пассивный выполнитель действия, но именно просто как таковой, просто как субъект. Именительный падеж и есть падеж субъекта, когда субъект мыслится как субъект же. Это – та высочайшая ступень абстракции, дальше которой человечество в своих языках и мышлении пока не пошло и появление которой по её общечеловеческой значимости можно сравнить с появлением осмысленной членораздельной речи.
<…> все типы грамматического строя в этом смысле являются только подготовкой номинативного строя. Все эти типы предложения никак не могут конструировать субъект в его предельной общности. <…> грамматический субъект по самому своему смыслу и по самому своему грамматическому выражению обязательно предполагал над собой ещё какого-то другого, уже вполне реального и материального субъекта, причём этот последний большей частью и оказывался главным деятелем в том действии, о котором говорило предложение с данным грамматическим субъектом. Это особенно было заметно на эргативном субъекте. Эргативный падеж по самому своему смыслу свидетельствует о субъекте, действующем в эргативном предложении, как об орудии. Пусть даже мы не будем доискиваться до того, что это за деятель, который пользуется данным орудием. Всё равно сама семантика эргатива указывает на эту орудийность. <…> И только номинативный субъект впервые овладел самим собой, только номинативная абстракция сумела впервые раздельно представить грамматические и логические категории <…>
Номинативный строй
<…> Номинативное предложение, фигурирующее в индоевропейских, семитических, тюркских, угро-финских языках, характеризуется особым типом подлежащего, сказуемого и дополнения.
Подлежащее ставится здесь в том новом падеже, которого не знает ни один из разобранных выше грамматических строев, в так называемом именительном падеже, сущность которого сводится к ответу на вопрос: кто, что? Именительный падеж есть поэтому выражение того предмета, о котором идёт речь в предложении, о котором здесь что-нибудь высказывается или которому что-нибудь приписывается. Кто делает или совершает что-нибудь,– это и есть тот вопрос, на который отвечают именительный падеж и подлежащее в этом падеже. По этому именительному падежу, номинативу, получил название и сам номинативный строй.
Сказуемое есть глагол действительности, страдательного или того или иного смешанного залога, отвечающий на вопрос: что делает или совершает подлежащее? Оно согласуется с подлежащим в лице, числе и роде, причём согласование это – только принципиальное и фактически оно в тех или иных формах глагола часто и не выражается.
Дополнение, т.е. выражение прямого результата действия сказуемого, ставится тоже в особом и специальном, так называемом винительном, падеже, который получает своё управление от сказуемого. <…>
Номинативное подлежащее
<…> основную функцию именительного падежа находят в назывании предмета. На самом же деле именительный падеж или не имеет никакого отношения к называнию предметов, или это называние является для него третьестепенной и вполне периферийной функцией. Несравненно точнее будет сказать, что именительный падеж противостоит всем косвенным падежам как падежам, выражающим отношение имени к имени или к глаголу. Косвенные падежи говорят об отношении данного имени к тому или иному окружению, более или менее отдалённому. Именительный же падеж говорит об отношении данного имени к нему же самому, а не к чему-нибудь иному, или, конкретнее говоря, о тождестве данного имени с ним самим, т.е. о тождестве обозначаемого им предмета с ним самим. <…>
В то время как дательный падеж выражает предмет, к которому направляется какой-нибудь другой предмет, винительный же падеж указывает на данный предмет как на результат действия другого предмета, а родительный падеж выражает тот предмет, в сферу которого как в некую родовую область вступает другой предмет, в это самое время именительный падеж отсекает всякое представление о всяком другом предмете, кроме данного <…>
Однако обобщённость номинативного подлежащего идёт, собственно говоря, ещё дальше <…> в смысле охвата имён и всех других частей речи. Номинативное предложение, выражаясь логически, отражает прежде всего ту или иную субстанцию и потому является грамматическим именем, ставя это имя в именительном падеже, но всё дело в том, что подлежащим может быть в номинативном строе отнюдь не только имя и выражать оно может отнюдь не только субстанцию. Инфинитив в роли подлежащего – трафаретное явление во всех индоевропейских языках. Ничто не мешает иметь подлежащим и предлог, и союз, и наречие. В предложении Против есть предлог, требующий родительного падежа подлежащим является предлог против. Даже междометие сколько угодно может быть подлежащим (далече грянуло ура). Следовательно, не только субстанция, но и все качества, все действия и страдания, всякое состояние, любые отношения могут быть подлежащим, т.е. быть каким-то несклоняемым существительным и стоять, так сказать, в именительном падеже.
<…> разве нужно специально говорить о связанности или ограниченности эргативного субъекта? Ведь эргативный субъект – это вовсе не субъект вообще, но только тот, который действует и который всё это действие совершает под влиянием постороннего фактора. Номинативный же субъект, во-первых, необязательно всегда действует, потому что в страдательном обороте подлежащее указывает здесь как раз не на действие, а на страдание; а во-вторых, в том случае, когда он действует, то вовсе не действует обязательно всегда только под влиянием постороннего фактора. Номинативный субъект выше всякого действия и всякого страдания, выше всякого смешения действия со страданием.
<…> номинативный субъект есть предельное обобщение всяких возможных субъектов и есть максимальная абстракция, которой только может достигнуть мышление и познание тех или иных предметов.
<…> эргативный субъект по самому своему смыслу содержал указание на некий слепой и неименуемый субъект, находящийся вне самого предложения и орудующий эргативным субъектом как своим инструментом. Это делало решительно все дономинативные предложения, собственно говоря, безличными предложениями. Ведь когда мы говорим морозит или светает, то, несомненно, эти предложения указывают на некий действующий субъект вне самих предложений; но указать этот субъект в ясной и раздельной форме, а следовательно, и наименовать его нет никакой возможности. Да так оно и должно быть, потому что этот субъект выступает здесь только как предмет слепого и недифференцированного чувственного восприятия и ещё не дошёл до мыслительного охвата, не отразился в мысли и потому не может быть назван своим собственным именем. Вот такого же рода слепые и неименуемые субъекты содержатся во всех типах дономинативного предложения <…> Исключение всякой слепой и неименуемой чувственности из номинативного субъекта, полное и всецелое отражение чувственности в мышлении, превращение субъекта в предельную обобщённость чувственного восприятия и максимальное достижение абстрагирующей мысли приводят к тому, что номинативное предложение впервые во всей истории мышления и языка перестаёт быть безличным предложением, впервые становится предложением, в котором субъект целиком отражён в мышлении так, что в нём ничего не оставлено слепо-чувственного, животно-инстинктивного и недифференцированного. Правда, номинативные языки содержат в себе и так называемые безличные предложения. Но эти предложения представляют собой сравнительно небольшую группу, и они вполне приспособились к номинативному строю и морфологически и синтаксически. Кроме того, это, конечно, рудимент древнего безличия <…> Победа “личного” предложения в номинативном строе колоссальна и несравнима с ничтожными остатками древнего безличного предложения.
<…> подлежащее номинативного предложения есть всякий предмет, рассмотренный как таковой в своём тождестве с самим собой, в своём существенном содержании и притом как принцип закономерности для любых изменений этого предмета. <…>
Номинативное сказуемое
Такой же предельной обобщённостью отличаются и номинативные сказуемое и дополнение. <…>
Одним из огромных достижений эргативного строя является чёткое различение переходности и непереходности глагола, возникшее здесь в связи с действенным пониманием субъекта и в связи с тенденцией чётко различать имя и глагол. <…> переходность и непереходность глагола в эргативном строе определялись <…> значением самих глаголов. И всё же эргативный предикат чрезвычайно узок и ограничен, поскольку он связан либо только переходным глаголом (при эргативном падеже подлежащего), либо только непереходным глаголом (при подлежащем в абсолютном падеже).
<…> впервые только номинативное сказуемое становится выше переходности и непереходности глагола. В предложении я пишу и субъект и предикат выражают действие, и сказуемое выражено при помощи переходного глагола. Но в предложении я сплю субъект выражает бездействие, а предикат тоже выражает не действие, но только его состояние и пользуется непереходным глаголом. И тем не менее и пишу и сплю являются тут грамматически совершенно в одинаковой степени сказуемыми, как и бездействующий субъект является подлежащим в одинаковой степени с действующим субъектом; это значит, что номинативный предикат выше переходности и непереходности, ибо он охватывает и может быть как тем, так и другим. <…>
Номинативное дополнение
Дополнение в номинативном предложении <…> тоже даётся в максимально обобщённом виде. Оно <…> имеет своей единственной целью выражать результаты функционирования подлежащего. <…> Глагол-сказуемое <…> требует после себя того предмета, который является его результатом, требует объекта, управляет им, имеет его своим предметом. То обстоятельство, что для этого понадобился специальный винительный падеж <…> является вполне естественным результатом основного смысла номинативного предложения. Ведь если существует субъект и он как-то функционирует, то ясно, что должен быть и тот объект, который появляется в результате функционирования, <…> терминологически и формально-грамматически закреплённый как определённая языковая категория. Это и есть винительный падеж, падеж самого прямого и самого непосредственного результата функционирования субъекта. <…>
Винительный падеж <…> выражает тот предмет, который возникает в результате действия субъекта. Или, короче, это результативный падеж. Конечно, речь тут шла у нас о переходных глаголах, поскольку непереходный глагол-сказуемое имеет своим результатом сам же субъект, возвращается на сам субъект, так что сам же субъект является здесь дополнением. <…>
Сводка предыдущего и попытка социально- исторического объяснения
Инкорпорированный строй
На этой ступени отсутствует <…> различение частей речи, а также ещё нет членов предложения. Отдельные звуковые комплексы, понимаемые нами в настоящее время как слова, вовсе ещё не есть слова с определёнными основами и определёнными оформителями этих основ. Каждое слово можно понимать и как существительное, и как прилагательное, и как глагол, и вообще как любую часть речи. Подлежащее и сказуемое определяются исключительно только местом данного звукового комплекса в предложении. Всё предложение, таким образом, является, в сущности, только одним словом.
<…> неразличение членов предложения приводит в мышлении к неразличению субъекта, предиката и объекта.
<…> порядковый характер подлежащего и сказуемого в инкорпорированном предложении свидетельствует о том, что для этого мышления в субъекте и объекте единственно понятно только их местоположение, их пространственно-временная конфигурация <…> Субъект ещё не мыслится здесь как субъект, но мыслится пока лишь как место, им занимаемое. Отсюда и человеческое “я” понимает здесь себя не как “я”, но как некую вещь, отличную от других вещей не более того, чем вообще отличаются вещи одна от другой. Другими словами, “я” мыслит здесь себя как “не-я”, как несущественный и притом очень слабый, прямо-таки ничтожный атрибут и придаток объективной действительности. Так оно и есть на самом деле, потому что первобытный человек, живущий примитивной охотой и собирательством готового продукта, находит себя во всецелой власти окружающих его всемогущих и совершенно ему непонятных сил природы <…>
Здесь ровно то же положение дел, что и в инкорпорированном слове-предложении. Подобно тому, как человеческое “я” чувствует себя и фактически оказывается здесь только придатком или предикатом объективных и стихийных сил природы и общества, подобно этому настоящим “я” и подлинным субъектом инкорпорированного слова-предложения является отнюдь не то его “подлежащее”, которое можно отличить от его “сказуемого” только по занимаемому им месту, но та живая объективная вещь или событие, о котором говорит инкорпорированное слово-предложение <…> и по отношению к которому весь инкорпорированный комплекс целиком является не больше, как только предикатом. На этом фоне всемогущей, слепой и инстинктивной чувственности единственное завоевание абстрагирующей мысли – это фиксация субъекта как просто некоего нечто, как некоего места и пункта, неизвестно чем занятого и такого же расплывчатого, как и все вещи объективного мира. Это, конечно, несомненный прогресс, потому что раньше того, т.е. в животном сознании, не было и этого, т.е. не было нахождения себя субъектом даже и как просто физической вещи.
Этот инкорпорированный строй начинает шататься с того момента, когда рост производительных сил делает человека способным к борьбе со стихийными силами природы и общества <…> когда начинает заметно расти абстрагирующая и обобщающая деятельность его мышления. <…>
Эргативный строй
<…> ни один из предыдущих грамматических строев не умел выразить действующего субъекта, не умел при помощи специальных грамматических категорий и форм выражать действия и причины. <…> предложение <…> говорило только об одном, о том, что субъект есть индивидуальный носитель тех или других свойств. <…> на очереди должно было оказаться прежде всего более чёткое различение имени и глагола (т.е. вещи и действия вещи), снабжение субъекта показателями действия и чёткое различение переходного и непереходного глагола (без чего немыслимо было выражение действия субъекта на объект). Это и есть сущность эргативного предложения.
Эргативное предложение прежде всего выражает подлежащее не только при помощи имени, но и при помощи орудийности падежа этого имени, указывающего как раз на действие субъекта. С другой стороны, эргативное предложение оперирует очень чёткой категорией переходного глагола, в виде которого выступает здесь сказуемое. Этим вполне обеспечивается та новая роль, в которой выступает субъект, а именно роль действующего лица.
Вместе с тем, однако, действие субъекта не могло мыслиться с самого же начала совершенно свободным. Эта свобода и самостоятельность грамматического и логического субъекта были на первых порах так же ограничены, как и свобода самого человеческого индивидуума в тогдашней социально-исторической обстановке. Человек уже начинал чувствовать себя действующим началом, а не просто только пассивным орудием в руках неведомых, непреодолимых и вполне стихийных сил природы и общества. Но человек не мог с самого же начала не ставить свои действия в зависимость от этих окружающих его сил. Он и продолжал ставить себя в зависимость от этого; но всё же тут была безусловная новость, а именно его сознательное и намеренное действие, которое раньше человек в себе не замечал, приписывая всякое своё действие неведомым причинам. Неведомые причины всё ещё оставались, но теперь они детерминировали человека не на пассивность, но на активность; и человек, чувствуя свою зависимость от высших сил, всё же чувствовал в себе одновременно и способность действия. Это и выражено эргативным падежом подлежащего, которое в этих условиях, очевидно, мыслится настолько же действующим, насколько и страдающим. Субъект тут и действует и является орудием высших сил.
Такая новая ступень языка и мышления была огромным завоеванием человеческого гения и в грамматике, и в логике, и в идеологии. Ведь теперь <…> в объективном мире вместо текучего сумбура стали мыслиться действующие субъекты, пусть ограниченные в своих действиях, но зато уже не пассивные фетиши, скованные собственным физическим телом. <…> эргативный субъект, т.е. субъект действующий, прямо-таки должен был уже противопоставляться простому физическому телу как игралищу внешних для него сил. Этот действующий субъект уже отделился от вещи или тела, уже не отождествлялся с ними <…>
<…> эргативный строй языка и мышления есть выражение в грамматике и логике именно этой идеологии. <…> сама эта идеология и её грамматическое и логическое выражение имеют источником своего формирования ту ступень материальной жизни первобытного общества, когда зародилось планируемое производящее хозяйство и когда сама жизнь требовала отделять идею вещи от самой вещи для того, чтобы человек был в состоянии сознательно и намеренно, планомерно и активно создавать эту вещь.
Таково огромное социально-историческое значение эргативного строя.
Номинативный строй и подступы к нему
<…> чего тут ещё не хватает для полноценности субъекта и предиката в предложении? <…> то бытие или существование, о котором говорит инкорпорированный строй, не есть ведь ещё сам субъект, но только относится к субъекту, есть бытие субъекта. <…> То же самое надо сказать <…> и об эргативном субъекте как выполнителе действия <…> Все эти моменты <…> так или иначе характеризуют субъект, относятся к нему <…> дают его в том или ином виде. А где же сам-то субъект, т.е. тот самый субъект, который вмещает в себя и своё бытие <…> и своё действие <…> Где тот субъект, который является не бытием, субстанцией и пр., а просто самим же собой, самим же субъектом? <…>
Так вот и наступила очередь того грамматического строя, который обеспечил субъекту его предельную обобщённость и абстрактность, когда он охватывает решительно всё, что ему принадлежит или может принадлежать, когда он уже не выступает только в том или ином частном виде, но когда он является самим собой и, следовательно, отождествляется с самим собой. Это и есть тот именительный падеж, по которому получил название и весь грамматический строй, так называемый номинативный, и который является здесь падежом подлежащего, потому что если прочие падежи говорят о соотнесённости субъекта с другими субъектами, предметами или действиями, то именительный падеж говорит специально о соотнесённости субъекта с самим собой. <…>
А отсюда и все прочие замечательные свойства номинативного предложения. Его субъект, его предикат и его объект выше всяких частностей и случайных свойств, выше действия и страдания. Это понимание субъекта как тождественного с самим собой впервые обеспечивает полную возможность улавливать его среди смутно текучих вещей, определять его существенные признаки и противопоставлять их несущественным признакам и вообще чётко различать в вещах их сущность и их явление и открывать закономерные переходы между этими сущностями и этими явлениями. А вместе с принципом закономерности номинативное мышление впервые оказывается способным открывать и формулировать законы природы и общества <…> дономинативный ум, лишённый самой идеи закономерности, везде в окружающем мире находил только нечто анархическое, аморальное и даже алогическое. И, как мы видели, иначе и не могло быть в тот период, когда человек считал себя бессильным и беспомощным среди безбрежного хаоса всемогущих и ему непонятных стихийных сил природы и общества. Номинативный строй языка и мышления с этой точки зрения является величайшей победой человеческого разума над неразумными стихиями и первым реальным шагом к открытию в них закономерности и, следовательно, первым реальным шагом к переделыванию жизни путём использования этих её закономерностей. <…>
Номинативный строй впервые в должной мере обеспечил для человеческого мышления искание и нахождение закономерных связей в безбрежных просторах действительности.
Основная линия предложенного исследования
<…> каждый народ и каждый язык вносил свой большой или малый дар в общую сокровищницу человеческой культуры <…> все эти дары не отброшены, но сохранены и претворены в высших достижениях человечества. Номинативный строй бесспорно был огромным завоеванием человеческого языка и мышления. Но, согласно нашему исследованию, он стал возможен только потому, что человечество использовало разнообразные частичные подходы при построении языка и мышления и потом обобщило все эти подходы в единой концепции, где они не пропали, но полноценно выполняют своё назначение и по настоящий день. Номинативный строй языка и мышления есть работа и достижение всего человечества.
Кроме того, даже и без перехода на ступень номинативного строя многие дономинативные языки уже давным-давно переосмыслили свои древние элементы, связанные с первобытной идеологией и великолепно служат современному делу общечеловеческой культуры.
<…> к основной линии предложенного исследования относится разыскивание не общелогических, но специально коммуникативных значений синтаксической формы. Если подходить ко всем типам предложения чисто логически, то для логического суждения совершенно неважно, каким типом предложения оно выражено. В этом отношении тождественны не только эргативный и номинативный строй, но даже и инкорпорированный с номинативным. Для того чтобы отразить специфику синтаксической формы, мы в своих логических заключениях исходили только из её семантики, т.е. старались понять специально ей присущий коммуникативный смысл. <…> Тогда и выяснилось, что, например, инкорпорированный строй предполагает мышление с отождествлением сущности и явления или общего и единичного, причём это отождествление происходит здесь не просто только познавательно или мыслительно, не просто только примерно или переносно, но в самом буквальном смысле слова, в смысле вещественного и субстанционального отождествления <…> Такого же рода оригинальная коммуникативная предметность формулировалась нами и во всех других синтаксических строях <…>
Мы показали, как <…> человеческое “я” на ступени инкорпорированного строя ощущает себя только несущественной прибавкой к объективным стихиям природы и общества <…> как оно превращается в активно действующего субъекта при эргативном строе, как оно ищет самообоснования <…> и как, наконец, находит его на ступени номинативного мышления.
<…> историю грамматического строя и логического мышления мы рассматривали не как отдалённое прошлое, навсегда превзойдённое и безвозвратно ушедшее, но как элементы, вошедшие и в современную культуру и навсегда оставшиеся свидетелями мировых побед человеческого гения. <…>
//А.Ф.Лосев. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. Изд. МГУ, 1982, с.280–407.
genhis.philol.msu.ru/printer_127.shtml
О типах грамматического предложения в связи с историей мышленияBy А.Ф.Лосев
Nov 25, 2006, 14:41
<…> инкорпорированный, эргативный и номинативный строй предложения являются наиболее показательными для истории абстрагирующей функции мышления <…>
Эргативный строй
Эргативное предложение является гораздо более совершенным типом предложения, чем рассмотренные нами выше. Оно имеет место и в североазиатских языках (чукотский, коряцкий, камчадальский), но особенное развитие получило оно в иберийско-кавказских языках как картвельской группы (грузинский, сванский, мегрелочанский), так и горской группы (абхазский, даргинский, лезгинский и др.), а также в языке басков; равным образом имеется оно и в архаических языках Северной Америки, Азии (Индокитай), Австралии и Меланезии.
Ради примера приведём грузинскую фразу: cxeni gaqida mamam, по-русски – «лошадь продал отец». Слово, обозначающее здесь «отец», стоит в особом, так называемом эргативном падеже; «лошадь» же – отнюдь не винительный падеж, но тоже особый падеж, который можно назвать неоформленным или абсолютным. Или – другой пример из чукотского языка: гым-нан гыт ты-пэляркыне-гыт, что значит по-русски «я тебя покидаю». При буквальном же переводе это значит: «мною ты я-покидаю-тебя». Подлежащее, или действующее лицо, тоже стоит здесь в орудийном, или эргативном, падеже, дополнение же – в абсолютном падеже.
Возьмём фразу из языка басков: gison-a-k ikusten du. Это можно перевести: «человек видит его» или «человеком виден он». Подлежащее здесь – gisonak «человек» или «человеком», где a – постпозитивный определённый член и k – показатель эргативного падежа в единственном числе. В тибетской фразе nas khyod rdun, обозначающей «я ты бить», т.е. «я бью тебя» или «ты избиваем мною», подлежащее nas тоже стоит в эргативном падеже, который по-русски можно перевести либо «я», либо «мною». Дополнение во всех этих примерах стоит в неоформленном падеже. <…>
Подлежащее ставится здесь в том особом и оригинальном падеже, который ввиду его оригинальности пришлось наименовать особенным образом, именно «эргативным». Это есть падеж подлежащего, однако вовсе не в смысле нашего именительного падежа. Он выражает орудие действия, почему до некоторой степени он близок к нашему творительному падежу. Но это ни в коем случае не творительный падеж. Дело в том, что он одновременно выражает и субъект действия, и орудийное понимание этого субъекта. Подлежащее здесь прежде всего активно действующий субъект <…>
Эргативное подлежащее безусловно активно, и тут решительный шаг вперёд к подлежащему в безусловно активном смысле, т.е. к номинативному строю. Но, с другой стороны, этот эргативный субъект является здесь и безусловно пассивным. Как доказывает сам смысл эргативного падежа, он в то же самое время является просто орудием каких-то других сил, не выраженных в самом предложении, подобно индоевропейским безличным глаголам, при которых, конечно, не может не мыслиться субъект, но что это за субъект, совершенно неизвестно.
Сказуемое эргативного предложения прежде всего является переходным глаголом. Это обстоятельство <...> подчёркивает активность эргативного субъекта и понимает этот эргативный предикат как действительно перенос действия субъекта на лежащий перед ним объект.
<...> Этот предикат если не всегда и не везде фактически, то во всяком случае принципиально согласуется как с подлежащим, так и с дополнением. То, что сказуемое согласуется здесь с подлежащим, это лишний раз подчёркивает активность подлежащего, которое заявляет здесь о себе самыми разнообразными способами. Но то, что сказуемое согласуется здесь также с дополнением, это решительно никак не мирится с индоевропейскими представлениями. Получается такое впечатление, что как будто бы то, что мы сейчас назвали дополнением, есть не столько дополнение, сколько само подлежащее.
<...> Правильно поступают те языковеды, которые называют этот падеж в эргативном предложении неоформленным, или абсолютным, падежом. То обстоятельство, что с ним согласуется сказуемое, не может в данном случае говорить о его субъективности, но говорит только о неразвитых формах объекта, компенсируемых здесь особыми показателями в предикате.
Другими словами, сама сущность эргативной конструкции и вся её замечательная оригинальность как раз и заключается в нерасчленённости актива и пассива, хотя в то же самое время эта нерасчленённость и эта совокупность обоих залогов уже является здесь той почвой, на которой в дальнейшем произойдёт и грамматическое различение актива и пассива. <...> Эргативное предложение выражает активность субъекта уже вполне грамматически, так как здесь существует специальный падеж для выражения именно активности субъекта. И вот оказывается, что эта активность субъекта предписана ему извне, что в своём произвольном действии он есть не больше, как только чьё-то орудие, что его активность и пассивность диалектически слиты в одно неразличимое целое. Но лишь бы пришла к жизни эта неразличимость – различимость не замедлит в дальнейшем появиться. Раньше не было даже и этой неразличимости актива и пассива. А в эргативном предложении она уже есть; следовательно, скоро появятся и оба эти залога в своём полном и чётком расчленении.
<…> понимание эргативного сказуемого как залога одновременно активного и пассивного, как такого сказуемого, которое в той же мере активно и в той же мере пассивно, как и само эргативное подлежащее. Но эту совместность актива и пассива надо находить также и в эргативном дополнении, которое, конечно, не есть здесь ни именительный падеж, ни винительный падеж (подобное понимание есть только результат индоевропейских привнесений), но тот падеж, который одновременно и активен, или, по крайней мере, является совершенно самостоятельным и независимым ни от какого управления, и пассивен. Что он активен, это явствует как из согласования с ним сказуемого, так и из его положения в случае непереходного сказуемого, когда он является не больше и не меньше как падежом подлежащего. Но он, несомненно, также и пассивен, поскольку в нём нет совершенно никаких грамматических показателей активности и субъектности и по смыслу своему он в этом предложении, безусловно, играет роль дополнения. Он также является здесь чем-то более общим, чем выполнитель действия и чем объект действия, подобно эргативному подлежащему и эргативному сказуемому.
Итак, диалектическое единство актива и пассива есть безусловное достояние и подлежащего, и сказуемого, и дополнения в эргативном предложении.
<…> это совмещение актива и пассива, правда, в других смыслах, имеет место и в современных языках <…> Возьмём, например, то, что называется возвратным залогом, например, умываться, одеваться, бриться. Спросим, что это: актив или пассив? Поскольку умываю себя именно я, это актив; поскольку же я умываю именно себя, это пассив. Возьмём так называемый средний залог – я иду, я сплю. Где тут актив и где тут пассив? Возьмём так называемые глаголы состояния – мне больно, мне холодно. Ясно, что совмещение актива и пассива в современных языках – трафаретнейшая вещь <…> Вопрос, конечно, вовсе не в этом совмещении актива и пассива, но в характере и типе этого совмещения.
<…> актив и пассив есть уже результат очень глубокой абстракции; и совершенно невозможно предполагать, чтобы эти залоги существовали в полной своей раздельности с самого же начала. Начинать с них историю грамматического строя было бы так же антиисторично, как и находить уже в самом начале языкового развития расчленённые понятия субъекта, предиката и объекта. Было время, когда не различались между собой части речи или когда не были дифференцированы члены предложения. Поэтому если мы сейчас наталкиваемся на такой тип предложения и на такой тип глагола, где не проводится различия между действительным и страдательным залогом, то это вполне естественно, иначе и быть не может. Перед тем как различиться активу и пассиву, существует такой залог, в котором оба они ещё не различаются. Так оно и должно быть: и этот нерасчленённый активо-пассив и есть эргативный залог. Можно к этому добавить, что глагол и в современных языках часто стоит в таком залоге, в котором актив и пассив перемешаны в самых разнообразных и причудливых дозах и пропорциях, в самых невероятных типах и направлениях, в отношении чего чистый актив и чистый пассив являются только крайними полюсами.
<…> вспомним <…> замечание <…> по поводу подлежащего при сказуемом в виде непереходного глагола в языках эргативного строя. Это – любопытнейшая вещь. Оказывается, что наше эргативное предложение имеет свою силу только при переходном глаголе в качестве сказуемого <…> Если же сказуемое выражено здесь при помощи непереходного глагола, то подлежащее теряет свой эргативный падеж и ставится в том падеже, который мы назвали абсолютным и с которым мы встретились также и в эргативном предложении, где при его помощи выражается дополнение. При этом непереходность глагола в таком предложении как раз говорит о наибольшей сосредоточенности субъекта в самом себе, о невыходе его действия к другим предметам, об обращении действия субъекта к самому же субъекту <…>
<…> сущность номинативного строя сводится к тому, что субъект предложения впервые был осознан здесь не как узкий, односторонний или вообще какой-нибудь специфицированный субъект, т.е. не как живое лицо (он мог быть и неживым), не как обладатель действия, не как активный или пассивный выполнитель действия, но именно просто как таковой, просто как субъект. Именительный падеж и есть падеж субъекта, когда субъект мыслится как субъект же. Это – та высочайшая ступень абстракции, дальше которой человечество в своих языках и мышлении пока не пошло и появление которой по её общечеловеческой значимости можно сравнить с появлением осмысленной членораздельной речи.
<…> все типы грамматического строя в этом смысле являются только подготовкой номинативного строя. Все эти типы предложения никак не могут конструировать субъект в его предельной общности. <…> грамматический субъект по самому своему смыслу и по самому своему грамматическому выражению обязательно предполагал над собой ещё какого-то другого, уже вполне реального и материального субъекта, причём этот последний большей частью и оказывался главным деятелем в том действии, о котором говорило предложение с данным грамматическим субъектом. Это особенно было заметно на эргативном субъекте. Эргативный падеж по самому своему смыслу свидетельствует о субъекте, действующем в эргативном предложении, как об орудии. Пусть даже мы не будем доискиваться до того, что это за деятель, который пользуется данным орудием. Всё равно сама семантика эргатива указывает на эту орудийность. <…> И только номинативный субъект впервые овладел самим собой, только номинативная абстракция сумела впервые раздельно представить грамматические и логические категории <…>
Номинативный строй
<…> Номинативное предложение, фигурирующее в индоевропейских, семитических, тюркских, угро-финских языках, характеризуется особым типом подлежащего, сказуемого и дополнения.
Подлежащее ставится здесь в том новом падеже, которого не знает ни один из разобранных выше грамматических строев, в так называемом именительном падеже, сущность которого сводится к ответу на вопрос: кто, что? Именительный падеж есть поэтому выражение того предмета, о котором идёт речь в предложении, о котором здесь что-нибудь высказывается или которому что-нибудь приписывается. Кто делает или совершает что-нибудь,– это и есть тот вопрос, на который отвечают именительный падеж и подлежащее в этом падеже. По этому именительному падежу, номинативу, получил название и сам номинативный строй.
Сказуемое есть глагол действительности, страдательного или того или иного смешанного залога, отвечающий на вопрос: что делает или совершает подлежащее? Оно согласуется с подлежащим в лице, числе и роде, причём согласование это – только принципиальное и фактически оно в тех или иных формах глагола часто и не выражается.
Дополнение, т.е. выражение прямого результата действия сказуемого, ставится тоже в особом и специальном, так называемом винительном, падеже, который получает своё управление от сказуемого. <…>
Номинативное подлежащее
<…> основную функцию именительного падежа находят в назывании предмета. На самом же деле именительный падеж или не имеет никакого отношения к называнию предметов, или это называние является для него третьестепенной и вполне периферийной функцией. Несравненно точнее будет сказать, что именительный падеж противостоит всем косвенным падежам как падежам, выражающим отношение имени к имени или к глаголу. Косвенные падежи говорят об отношении данного имени к тому или иному окружению, более или менее отдалённому. Именительный же падеж говорит об отношении данного имени к нему же самому, а не к чему-нибудь иному, или, конкретнее говоря, о тождестве данного имени с ним самим, т.е. о тождестве обозначаемого им предмета с ним самим. <…>
В то время как дательный падеж выражает предмет, к которому направляется какой-нибудь другой предмет, винительный же падеж указывает на данный предмет как на результат действия другого предмета, а родительный падеж выражает тот предмет, в сферу которого как в некую родовую область вступает другой предмет, в это самое время именительный падеж отсекает всякое представление о всяком другом предмете, кроме данного <…>
Однако обобщённость номинативного подлежащего идёт, собственно говоря, ещё дальше <…> в смысле охвата имён и всех других частей речи. Номинативное предложение, выражаясь логически, отражает прежде всего ту или иную субстанцию и потому является грамматическим именем, ставя это имя в именительном падеже, но всё дело в том, что подлежащим может быть в номинативном строе отнюдь не только имя и выражать оно может отнюдь не только субстанцию. Инфинитив в роли подлежащего – трафаретное явление во всех индоевропейских языках. Ничто не мешает иметь подлежащим и предлог, и союз, и наречие. В предложении Против есть предлог, требующий родительного падежа подлежащим является предлог против. Даже междометие сколько угодно может быть подлежащим (далече грянуло ура). Следовательно, не только субстанция, но и все качества, все действия и страдания, всякое состояние, любые отношения могут быть подлежащим, т.е. быть каким-то несклоняемым существительным и стоять, так сказать, в именительном падеже.
<…> разве нужно специально говорить о связанности или ограниченности эргативного субъекта? Ведь эргативный субъект – это вовсе не субъект вообще, но только тот, который действует и который всё это действие совершает под влиянием постороннего фактора. Номинативный же субъект, во-первых, необязательно всегда действует, потому что в страдательном обороте подлежащее указывает здесь как раз не на действие, а на страдание; а во-вторых, в том случае, когда он действует, то вовсе не действует обязательно всегда только под влиянием постороннего фактора. Номинативный субъект выше всякого действия и всякого страдания, выше всякого смешения действия со страданием.
<…> номинативный субъект есть предельное обобщение всяких возможных субъектов и есть максимальная абстракция, которой только может достигнуть мышление и познание тех или иных предметов.
<…> эргативный субъект по самому своему смыслу содержал указание на некий слепой и неименуемый субъект, находящийся вне самого предложения и орудующий эргативным субъектом как своим инструментом. Это делало решительно все дономинативные предложения, собственно говоря, безличными предложениями. Ведь когда мы говорим морозит или светает, то, несомненно, эти предложения указывают на некий действующий субъект вне самих предложений; но указать этот субъект в ясной и раздельной форме, а следовательно, и наименовать его нет никакой возможности. Да так оно и должно быть, потому что этот субъект выступает здесь только как предмет слепого и недифференцированного чувственного восприятия и ещё не дошёл до мыслительного охвата, не отразился в мысли и потому не может быть назван своим собственным именем. Вот такого же рода слепые и неименуемые субъекты содержатся во всех типах дономинативного предложения <…> Исключение всякой слепой и неименуемой чувственности из номинативного субъекта, полное и всецелое отражение чувственности в мышлении, превращение субъекта в предельную обобщённость чувственного восприятия и максимальное достижение абстрагирующей мысли приводят к тому, что номинативное предложение впервые во всей истории мышления и языка перестаёт быть безличным предложением, впервые становится предложением, в котором субъект целиком отражён в мышлении так, что в нём ничего не оставлено слепо-чувственного, животно-инстинктивного и недифференцированного. Правда, номинативные языки содержат в себе и так называемые безличные предложения. Но эти предложения представляют собой сравнительно небольшую группу, и они вполне приспособились к номинативному строю и морфологически и синтаксически. Кроме того, это, конечно, рудимент древнего безличия <…> Победа “личного” предложения в номинативном строе колоссальна и несравнима с ничтожными остатками древнего безличного предложения.
<…> подлежащее номинативного предложения есть всякий предмет, рассмотренный как таковой в своём тождестве с самим собой, в своём существенном содержании и притом как принцип закономерности для любых изменений этого предмета. <…>
Номинативное сказуемое
Такой же предельной обобщённостью отличаются и номинативные сказуемое и дополнение. <…>
Одним из огромных достижений эргативного строя является чёткое различение переходности и непереходности глагола, возникшее здесь в связи с действенным пониманием субъекта и в связи с тенденцией чётко различать имя и глагол. <…> переходность и непереходность глагола в эргативном строе определялись <…> значением самих глаголов. И всё же эргативный предикат чрезвычайно узок и ограничен, поскольку он связан либо только переходным глаголом (при эргативном падеже подлежащего), либо только непереходным глаголом (при подлежащем в абсолютном падеже).
<…> впервые только номинативное сказуемое становится выше переходности и непереходности глагола. В предложении я пишу и субъект и предикат выражают действие, и сказуемое выражено при помощи переходного глагола. Но в предложении я сплю субъект выражает бездействие, а предикат тоже выражает не действие, но только его состояние и пользуется непереходным глаголом. И тем не менее и пишу и сплю являются тут грамматически совершенно в одинаковой степени сказуемыми, как и бездействующий субъект является подлежащим в одинаковой степени с действующим субъектом; это значит, что номинативный предикат выше переходности и непереходности, ибо он охватывает и может быть как тем, так и другим. <…>
Номинативное дополнение
Дополнение в номинативном предложении <…> тоже даётся в максимально обобщённом виде. Оно <…> имеет своей единственной целью выражать результаты функционирования подлежащего. <…> Глагол-сказуемое <…> требует после себя того предмета, который является его результатом, требует объекта, управляет им, имеет его своим предметом. То обстоятельство, что для этого понадобился специальный винительный падеж <…> является вполне естественным результатом основного смысла номинативного предложения. Ведь если существует субъект и он как-то функционирует, то ясно, что должен быть и тот объект, который появляется в результате функционирования, <…> терминологически и формально-грамматически закреплённый как определённая языковая категория. Это и есть винительный падеж, падеж самого прямого и самого непосредственного результата функционирования субъекта. <…>
Винительный падеж <…> выражает тот предмет, который возникает в результате действия субъекта. Или, короче, это результативный падеж. Конечно, речь тут шла у нас о переходных глаголах, поскольку непереходный глагол-сказуемое имеет своим результатом сам же субъект, возвращается на сам субъект, так что сам же субъект является здесь дополнением. <…>
Сводка предыдущего и попытка социально- исторического объяснения
Инкорпорированный строй
На этой ступени отсутствует <…> различение частей речи, а также ещё нет членов предложения. Отдельные звуковые комплексы, понимаемые нами в настоящее время как слова, вовсе ещё не есть слова с определёнными основами и определёнными оформителями этих основ. Каждое слово можно понимать и как существительное, и как прилагательное, и как глагол, и вообще как любую часть речи. Подлежащее и сказуемое определяются исключительно только местом данного звукового комплекса в предложении. Всё предложение, таким образом, является, в сущности, только одним словом.
<…> неразличение членов предложения приводит в мышлении к неразличению субъекта, предиката и объекта.
<…> порядковый характер подлежащего и сказуемого в инкорпорированном предложении свидетельствует о том, что для этого мышления в субъекте и объекте единственно понятно только их местоположение, их пространственно-временная конфигурация <…> Субъект ещё не мыслится здесь как субъект, но мыслится пока лишь как место, им занимаемое. Отсюда и человеческое “я” понимает здесь себя не как “я”, но как некую вещь, отличную от других вещей не более того, чем вообще отличаются вещи одна от другой. Другими словами, “я” мыслит здесь себя как “не-я”, как несущественный и притом очень слабый, прямо-таки ничтожный атрибут и придаток объективной действительности. Так оно и есть на самом деле, потому что первобытный человек, живущий примитивной охотой и собирательством готового продукта, находит себя во всецелой власти окружающих его всемогущих и совершенно ему непонятных сил природы <…>
Здесь ровно то же положение дел, что и в инкорпорированном слове-предложении. Подобно тому, как человеческое “я” чувствует себя и фактически оказывается здесь только придатком или предикатом объективных и стихийных сил природы и общества, подобно этому настоящим “я” и подлинным субъектом инкорпорированного слова-предложения является отнюдь не то его “подлежащее”, которое можно отличить от его “сказуемого” только по занимаемому им месту, но та живая объективная вещь или событие, о котором говорит инкорпорированное слово-предложение <…> и по отношению к которому весь инкорпорированный комплекс целиком является не больше, как только предикатом. На этом фоне всемогущей, слепой и инстинктивной чувственности единственное завоевание абстрагирующей мысли – это фиксация субъекта как просто некоего нечто, как некоего места и пункта, неизвестно чем занятого и такого же расплывчатого, как и все вещи объективного мира. Это, конечно, несомненный прогресс, потому что раньше того, т.е. в животном сознании, не было и этого, т.е. не было нахождения себя субъектом даже и как просто физической вещи.
Этот инкорпорированный строй начинает шататься с того момента, когда рост производительных сил делает человека способным к борьбе со стихийными силами природы и общества <…> когда начинает заметно расти абстрагирующая и обобщающая деятельность его мышления. <…>
Эргативный строй
<…> ни один из предыдущих грамматических строев не умел выразить действующего субъекта, не умел при помощи специальных грамматических категорий и форм выражать действия и причины. <…> предложение <…> говорило только об одном, о том, что субъект есть индивидуальный носитель тех или других свойств. <…> на очереди должно было оказаться прежде всего более чёткое различение имени и глагола (т.е. вещи и действия вещи), снабжение субъекта показателями действия и чёткое различение переходного и непереходного глагола (без чего немыслимо было выражение действия субъекта на объект). Это и есть сущность эргативного предложения.
Эргативное предложение прежде всего выражает подлежащее не только при помощи имени, но и при помощи орудийности падежа этого имени, указывающего как раз на действие субъекта. С другой стороны, эргативное предложение оперирует очень чёткой категорией переходного глагола, в виде которого выступает здесь сказуемое. Этим вполне обеспечивается та новая роль, в которой выступает субъект, а именно роль действующего лица.
Вместе с тем, однако, действие субъекта не могло мыслиться с самого же начала совершенно свободным. Эта свобода и самостоятельность грамматического и логического субъекта были на первых порах так же ограничены, как и свобода самого человеческого индивидуума в тогдашней социально-исторической обстановке. Человек уже начинал чувствовать себя действующим началом, а не просто только пассивным орудием в руках неведомых, непреодолимых и вполне стихийных сил природы и общества. Но человек не мог с самого же начала не ставить свои действия в зависимость от этих окружающих его сил. Он и продолжал ставить себя в зависимость от этого; но всё же тут была безусловная новость, а именно его сознательное и намеренное действие, которое раньше человек в себе не замечал, приписывая всякое своё действие неведомым причинам. Неведомые причины всё ещё оставались, но теперь они детерминировали человека не на пассивность, но на активность; и человек, чувствуя свою зависимость от высших сил, всё же чувствовал в себе одновременно и способность действия. Это и выражено эргативным падежом подлежащего, которое в этих условиях, очевидно, мыслится настолько же действующим, насколько и страдающим. Субъект тут и действует и является орудием высших сил.
Такая новая ступень языка и мышления была огромным завоеванием человеческого гения и в грамматике, и в логике, и в идеологии. Ведь теперь <…> в объективном мире вместо текучего сумбура стали мыслиться действующие субъекты, пусть ограниченные в своих действиях, но зато уже не пассивные фетиши, скованные собственным физическим телом. <…> эргативный субъект, т.е. субъект действующий, прямо-таки должен был уже противопоставляться простому физическому телу как игралищу внешних для него сил. Этот действующий субъект уже отделился от вещи или тела, уже не отождествлялся с ними <…>
<…> эргативный строй языка и мышления есть выражение в грамматике и логике именно этой идеологии. <…> сама эта идеология и её грамматическое и логическое выражение имеют источником своего формирования ту ступень материальной жизни первобытного общества, когда зародилось планируемое производящее хозяйство и когда сама жизнь требовала отделять идею вещи от самой вещи для того, чтобы человек был в состоянии сознательно и намеренно, планомерно и активно создавать эту вещь.
Таково огромное социально-историческое значение эргативного строя.
Номинативный строй и подступы к нему
<…> чего тут ещё не хватает для полноценности субъекта и предиката в предложении? <…> то бытие или существование, о котором говорит инкорпорированный строй, не есть ведь ещё сам субъект, но только относится к субъекту, есть бытие субъекта. <…> То же самое надо сказать <…> и об эргативном субъекте как выполнителе действия <…> Все эти моменты <…> так или иначе характеризуют субъект, относятся к нему <…> дают его в том или ином виде. А где же сам-то субъект, т.е. тот самый субъект, который вмещает в себя и своё бытие <…> и своё действие <…> Где тот субъект, который является не бытием, субстанцией и пр., а просто самим же собой, самим же субъектом? <…>
Так вот и наступила очередь того грамматического строя, который обеспечил субъекту его предельную обобщённость и абстрактность, когда он охватывает решительно всё, что ему принадлежит или может принадлежать, когда он уже не выступает только в том или ином частном виде, но когда он является самим собой и, следовательно, отождествляется с самим собой. Это и есть тот именительный падеж, по которому получил название и весь грамматический строй, так называемый номинативный, и который является здесь падежом подлежащего, потому что если прочие падежи говорят о соотнесённости субъекта с другими субъектами, предметами или действиями, то именительный падеж говорит специально о соотнесённости субъекта с самим собой. <…>
А отсюда и все прочие замечательные свойства номинативного предложения. Его субъект, его предикат и его объект выше всяких частностей и случайных свойств, выше действия и страдания. Это понимание субъекта как тождественного с самим собой впервые обеспечивает полную возможность улавливать его среди смутно текучих вещей, определять его существенные признаки и противопоставлять их несущественным признакам и вообще чётко различать в вещах их сущность и их явление и открывать закономерные переходы между этими сущностями и этими явлениями. А вместе с принципом закономерности номинативное мышление впервые оказывается способным открывать и формулировать законы природы и общества <…> дономинативный ум, лишённый самой идеи закономерности, везде в окружающем мире находил только нечто анархическое, аморальное и даже алогическое. И, как мы видели, иначе и не могло быть в тот период, когда человек считал себя бессильным и беспомощным среди безбрежного хаоса всемогущих и ему непонятных стихийных сил природы и общества. Номинативный строй языка и мышления с этой точки зрения является величайшей победой человеческого разума над неразумными стихиями и первым реальным шагом к открытию в них закономерности и, следовательно, первым реальным шагом к переделыванию жизни путём использования этих её закономерностей. <…>
Номинативный строй впервые в должной мере обеспечил для человеческого мышления искание и нахождение закономерных связей в безбрежных просторах действительности.
Основная линия предложенного исследования
<…> каждый народ и каждый язык вносил свой большой или малый дар в общую сокровищницу человеческой культуры <…> все эти дары не отброшены, но сохранены и претворены в высших достижениях человечества. Номинативный строй бесспорно был огромным завоеванием человеческого языка и мышления. Но, согласно нашему исследованию, он стал возможен только потому, что человечество использовало разнообразные частичные подходы при построении языка и мышления и потом обобщило все эти подходы в единой концепции, где они не пропали, но полноценно выполняют своё назначение и по настоящий день. Номинативный строй языка и мышления есть работа и достижение всего человечества.
Кроме того, даже и без перехода на ступень номинативного строя многие дономинативные языки уже давным-давно переосмыслили свои древние элементы, связанные с первобытной идеологией и великолепно служат современному делу общечеловеческой культуры.
<…> к основной линии предложенного исследования относится разыскивание не общелогических, но специально коммуникативных значений синтаксической формы. Если подходить ко всем типам предложения чисто логически, то для логического суждения совершенно неважно, каким типом предложения оно выражено. В этом отношении тождественны не только эргативный и номинативный строй, но даже и инкорпорированный с номинативным. Для того чтобы отразить специфику синтаксической формы, мы в своих логических заключениях исходили только из её семантики, т.е. старались понять специально ей присущий коммуникативный смысл. <…> Тогда и выяснилось, что, например, инкорпорированный строй предполагает мышление с отождествлением сущности и явления или общего и единичного, причём это отождествление происходит здесь не просто только познавательно или мыслительно, не просто только примерно или переносно, но в самом буквальном смысле слова, в смысле вещественного и субстанционального отождествления <…> Такого же рода оригинальная коммуникативная предметность формулировалась нами и во всех других синтаксических строях <…>
Мы показали, как <…> человеческое “я” на ступени инкорпорированного строя ощущает себя только несущественной прибавкой к объективным стихиям природы и общества <…> как оно превращается в активно действующего субъекта при эргативном строе, как оно ищет самообоснования <…> и как, наконец, находит его на ступени номинативного мышления.
<…> историю грамматического строя и логического мышления мы рассматривали не как отдалённое прошлое, навсегда превзойдённое и безвозвратно ушедшее, но как элементы, вошедшие и в современную культуру и навсегда оставшиеся свидетелями мировых побед человеческого гения. <…>
//А.Ф.Лосев. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. Изд. МГУ, 1982, с.280–407.
genhis.philol.msu.ru/printer_127.shtml
среда, 17 марта 2010
Почерпнул из книги С.Х.Хотко и Б.С.Агрба "Островная цивилизация Черкесии" (ГУРИПП "Адыгея", Майкоп, 2004) (хотя в целом эта книга отличается, похоже, весьма избирательным подходом к информации):"Северо-Западный Кавказ признан крупнейшими специалистами как родина культурной яблони, груши, сливы, черешни, каштана, некоторых других плодовых. «Об изумительном богатстве старых черкесских садов, — писал И.В. Мичурин, — мне известно давно. Дикие заросли плодово-ягодных растений Адыгеи представляют собой ценнейший исходный материал для селекционеров Кавказа»...
читаем Жуковского: «Яблоня восточная, кавказская, Malus orientalis... Единственный дикорастущий на Кавказе вид яблони, чрезвычайно полиморфный... Как правило, сопутствует на Кавказе грушевым лесам. Вид этот несомненно был основным компонентом в генезисе культур-
ной домашней яблони. Некоторые культурные сорта яблони на Кавказе представляют собой одомашненные и измененные прививкой лучшие формы из дикорастущих Malus orientalis...»
По поводу груши: «...Наибольшее число видов рода Pyrus L. сосредоточено в Закавказье (Жуковский относил к Закавказью побережье Краснодарского края, бывшее черкесское побережье, так как формально это уже южный склон хребта; такой же подход у Клингена
при описании черкесских садов), на Кавказе вообще; оно и является основным географическим местом видообразования груши... Груша обыкновенная, Pyrus communis L. ...На Кавказе, по Андрею Федорову, его замещает особый вид — Pyrus caucasica A. Fed., образующий сплошные леса, тянущиеся на много километров, часто в сообществе с яблоней и другими дикими плодовыми. ...Особого внимания заслуживает «вегетативная груша», на Черноморском побережье в Краснодарском крае. Она дает второй урожай плодов вследствие пролиферации цветков и их махровости, в результате чего в образовании ложного плода принимают участие многочисленные элементы
околоцветника и пролифериро-вавших листовых образований, которые, срастаясь, в совокупности образуют плод сложного происхождения, сочный, высоко качественный... На Кавказе происходил очевидно бурный процесс эволюции культурной груши. Здесь обитает в диком состоянии свыше 20 видов рода Pyrus, в том числе P. caucasica. Население с древнейших времен занималось прививками и отбором; здесь возникали во множестве спонтанные межвидовые и межродовые гибриды в зарослях диких плодовых... процесс формообразования культурных сортов груши
происходил здесь совершенно независимо от эллинской культуры груши в Средизе-мье. Вряд ли Средиземье имеет приоритет в происхождении культурных форм груши; наоборот, все данные за то, что именно Кавказ явился ареной эволюции груши — как дикой, так и культурной... ни древность народов Греции, ни ее естественные грушевые ресурсы, ни опыт населения не могут идти даже в отдаленное сравнение с таковыми на Кавказе. ...В Средиземье баски знали о прививках раньше эллинов и научили им иберов. Но баски, возможно, связаны корнями с Кавказом, откуда и восприняли прививки. Родина прививок — Кавказ. Индия не знала их»
О культуре айвы (Cydonya oblonga Mill) Жуковский пишет интересную вещь в связи с опытом черкесского садоводства: «В СССР более
всего разводится на Кавказе, но специальных айвовых садов не существует. Отдельные деревья или группы их имеются в большинстве плодовых садов, особенно яблоневых... Несмотря на отсутствие монокультуры айвы, в СССР имеется немало хороших культурных сортов, плоды которых поражают своей величиной: так, например, сорт «Кыш-айву», найденный в старом черкесском саду на Кавказском побережье Черного моря, дает плоды, достигающие 3 кг. веса»24. Жуковский указывает на эндемичность айвы для территории Кавказа...«Происхождение айвы объяснить не трудно, поскольку это монотипный род; дикая айва была одомашнена и эволюционировала в культуре за счет наследования приобретенных признаков. Большую роль сыграли прививки. Одомашнение произошло на Кавказе, откуда она попала в Малую Азию в ту эпоху, когда там существовала хеттская конфедерация. Позднейшие государства приэгейской части Малой Азии (Лидия, Кария) оценили айву: оттуда она попала к эллинам, как известно, склонным привлекать богов и богинь ко всем своим эмоциям; в результате появился вариант предания о споре между тремя богинями — Юноной, Венерой и Минервой — не из-за яблока, а из-за плода айвы. Из Греции айва попала к римлянам, и Плиний уже описывал шесть сортов айвы. Северным путем айва проникла в Южную Россию, на Украину и в Крым — с того же Кавказа»
Весьма четкую привязку к территории Северо-Западного Кавказа, согласно Жуковскому, имеет слива (виды Primus Mill): «Терн, Primus spinosa...
Наиболее распространен на Кавказе... На Кавказе встречаются крупные заросли, приуроченные к речным системам Кубани, Терека, Иоры, Алазани и другие... Особенно полиморфен терн на Кавказе, где сильно дифференцирован не только морфологически, но и экологически, вплоть до обособления мезофитных форм в лесах средней зоны Главного Кавказского хребта... Алыча, Prunus Vachuschtii... Обитает на Кавказе, в нижнем поясе, до 500-600 м. ...В лесах Северного Кавказа алыча занимает не менее 6000 га, с наибольшим распространением в Краснодарском крае, Сочинском и Нальчикском районах, в Северной Осетии... В Абхазии, где заморозки не столь обычны и много влаги, алыча дает огромные урожаи... Происхождение домашней сливы, Prunus domestica, в последнее время определилось. В диком состоянии ее никогда не было как самостоятельного вида. Происхождение ее гибридогенное. Вполне выяснилось, что она произошла от скрещивания терна и алычи. На Кавказе во многих местах можно находить естественные гибриды терна и алычи или ткемали... В предгорьях Главного Кавказского
хребта обнаружены целые рощи из естественных гибридов терна и алычи, размножившихся корнеотпрысками...
Местом происхождения домашней сливы надо признать Кавказ, где алыча и терн растут совместно и где натуральные гибриды их установлены
многократно... Возникавший постоянно на Кавказе вид Рг. Domestica обратил
на себя внимание древних земледельцев Кавказа и был одомашнен... »26.
По поводу происхождения культурной черешни Жуковский отмечает, что «место начала одомашнивания черешни установить невозможно», но при этом указывает на немаловажное обстоятельство: «кавказская дикая черешня очень мало изучена... на Кавказе имеются новые, еще не описанные виды дикой черешни»27. Дальнейшее изучение кавказского материала, в особенности на территории Краснодарского края, по мысли Жуковского, должно было повлиять на прояснение этого вопроса. Жуковский, видимо, не случайно посчитал важным привести греческое наименование черешни — «керазия». Оно созвучно с адыгским наименованием вишни чэрэз (керэз в шапс. диалекте).
Культура кизила (Cornus mas L.) издавна возделывалась в Черкесии, но не сплошными плантациями, а в лесо-садах. «В лесах Черноморского побережья Кавказа, — отмечает Жуковский, — особенно Туапсинского и Сочинского районов, часто растет в сообществе с боярышником, алычой, орешником, терном, под покровом дуба, клена и др.»31. Большие скопления кизила были на закубанской равнине.
Касаясь вопроса происхождения орешника или лещины (точнее, культуры орешника обыкновенного — Corylus avellana L.), П.М. Жуковский вновь
оперирует понятием лесо-сада, введенным в научный оборот И.Н. Клингеном в 1897г. при исследовании агрикультуры адыгов, и указывает вновь на черкесское побережье. «Использование орешника, — отмечает ученый, — относится к древнейшим временам. На Кавказе еще и сейчас можно наблюдать реликтовый способ превращения зарослей лесного орешника в первый примитивный сад; при вырубке дубового леса или после пожара орешник быстро восстанавливается, образуя обильно плодоносящие заросли, несколько разреживаемые человеком, создающим из них первородный сад... Не имея в своем распоряжении столь огромных дикорастущих ресурсов, как на территории нашей страны, жители Средиземья (Средиземноморья?)вынуждены были издавна прибегнуть к разведению орешника, а не к использованию естественных
зарослей. Древние народы Европы и Кавказа намного раньше прибегли к широкому использованию в пищу семян орешника, нежели народы
Средиземья. Исходный материал, видовой и естественно-гибридный, попал в Сре-диземье в основном из причерноморских горных районов Кавказа (т.е. из Черкесии — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) и Понта»
Еще одна плодовая культура, и в то же время ценнейшая лесообразующая порода, резко подчеркивающая выдающееся значение Северо-Западного Кавказа — каштан. Род Castanea Mill из семейства Буковых (Fagaceae) объединяет 10-12 видов, из коих в России (как и в рамках бывшего СССР) в диком состоянии обитает один и при том наиболее ценный вид Castanea saliva Mill — так называемый каштан настоящий. Весьма любопытно, что этот вид в диком состоянии произрастает в России только на Северо- Западном Кавказе. И здесь же вообще все его основные запасы. Есть небольшие островки в Мингрелии и Аджарии, а за рубежом — в Турции и на Балканах. С каштановыми лесами Черкесии сопоставимы только его скопления в Испании — в Астурии и стране басков33. «На Кавказе, — пишет Жуковский, — основные лесные массивы каштана, начинаясь в северо- западной части Туапсинского района Краснодарского края в бассейне реки Небуг, тянутся полосой
вдоль Черноморского побережья на юго-восток; в Абхазии обширные леса по рекам Аше, Шахе и Мзымта (здесь автор ошибается, т.к. все эти три реки на территории Краснодарского края; из них первые две на территории Шапсугии, а Мзымта на территории исторической Джигетии — области садзов, т.е. на стыке Черкесии и Абхазии), особенно по среднему течению рек Гога, Бзыби, на левом берегу реки Келасури, в долине рек Амткел, Кодор и др. В Западной Грузии, по соседству с Абхазией, каштан распространен до с.Худон»34. Большие массивы каштана имеются и на северном склоне черкесских гор (современный Майкопский район Республики Адыгея), о чем не пишет Жуковский. Он оценивает площадь кавказского каштана в 100000 га, а в Западном Средиземноморье (Италии, Южной Франции, Испании) в 115000 га, что опять-таки сильно выделяет регион Северо-Западного Кавказа и смежной с ним Абхазии, как наиболее богатый каштаном в прошлом и настоящем. Жуковский приводит любопытный факт предпочтения кавказского каштана: стропила знаменитого по архитектуре Реймсского собора,
разрушенного немцами во время первой мировой войны, были сооружены из кавказского каштана35. Древесина кавказского каштана обладает
уникальными свойствами: она очень красива, прочна, т.е. намного прочнее дуба, а высокое содержание в ней таннидов делает ее очень стойкой по отношению к паразитическим грибам — разрушителям древесины.
Древесина кавказского каштана является наилучшей для приготовления винных бочек: лучшие вина вырабатывались в бочонках из каштановой
клепки. Мы можем с уверенностью предположить, что горцы Черкесии и Абхазии широко использовали каштан при строительстве своих пиратских кораблей.
В Аджарии, где климат очень влажный, и где по образному выражению профессора А.Н.Краснова (1895г.) «гниют камни», местные жители
предпочитали сооружать свои дома из каштана, «единственной породы, не подвергающейся в этом чрезмерно влажном климате моментальному гниению»36. До революции богатые европейцы покупали на снос такие строения в Аджарии и использовали каштановую древесину для отделки своих яхт, домов, замков.
«Из сравнения существующих культурных видов каштана выясняется, —отмечает Жуковский, — что наш кавказский С. sativa характеризуется
сильным ростом, поздним плодоношением, крупной величиной плода, невысокой сахаристостью;...»37. Кавказский каштан достигает 35 м в высоту и 2 м в диаметре, обладая огромной шаровидной кроной. Таких деревьев нет нигде в мире. В Японии в префектуре Аомори (расположенной на самом севере страны, на островах) был обнаружен крайне интересный культовый памятник III тыс. до н.э., при строительстве которого были использованы стволы каштана (Castanea crenata Sieb. et Zucc или C.japonica Bl.) с диаметром не менее метра и длиной не менее 18м. Деревья со столь заурядными, по кавказским меркам, параметрами не были найдены ни в Японии, ни на
Дальнем Востоке. Организаторы этого международного проекта обратились к российскому правительству за разрешением подыскать такие деревья на Черноморском побережье Кавказа. И в 1996г. шесть огромных деревьев кавказского каштана, прошедших тщательный отбор, были переправлены из Головинского лесничества Сочи в Японию"
«Одной из особенностей адыгского садоводства, — отмечает М.Ю. Унарокова, — являлась присущая ему развитая сортовая структура,
которая обеспечивала употребление свежих фруктов в течение круглого года. ...Примечательно, что адыги не ограничивались культи-вированием плодовых деревьев на приусадебных участках — щагухат, возделыванием садовых плантаций — чъыг-хат. Окрестные леса они превращали в лесо- сады. Так, в Шапсугии бытовала традиция, согласно которой каждый, кто весной выходил в лес, обязан был привить черенок одного плодового дерева... В ауле Агуй вспоминают об одном человеке, который в окрестных лесах оставил после себя около 300 плодовых деревьев. Лесо-сады служили дополнительным али-ментарным источником, в экстремальных же условиях их значение для западных адыгов трудно было переоценить»
В 1902 году С.Васюков, обозревая плачевное состояние Черноморской губернии, писал: «А давно ли, 40 с небольшим лет здесь, в горах, была блестящая черкесская культура. Горцы прекрасно умели возделывать зерновые растения, культивировать плодовые, производили хлопок и мед, причем последний в огромном количестве отправляли за границу. Веками выработанные предупредительные меры против лихорадок,
этого действительного бича для русских, известны тем, кто интересовался черкесской культурой, плодами которой мы, к сожалению, не вос-
пользовались и не сохранили, не поддержали того опыта, который эти люди оставили нам в наследие: тоже должно сказать о фруктовых садах и горных дорогах — как те, так и другие заросли и одичали... С уверенностью можно сказать, что черкесская культура по отношению дорог стояла несравненно выше русской... »41.
В работах многих кавказоведов (даже у тех, кто с большой симпатией воспринимает адыгскую культуру) можно прочесть, что в Черкесии
совершенно не было двух вещей — дорог и виноградников. Огромное заблуждение. Дело в том, что адыги не закладывали обычных виноградников, а пускали лозу по дереву (ольхи, шелковицы, др.). Этот способ возделывания был как наиболее рентабельным, так и требовал большого знания почвенно-климатических условий. Подобные адыгские виноградные сады не болели и давали отличный урожай и через 30 — 40 лет после выселения их хозяев в Турцию. И.Н.Клинген был буквально восхищен примером сбора 30 пудов винограда с одного ольхового дерева, срубленного (!) колонистом на Кубанском посту в устье Дагомыса. И.Н.Клинген, осмотрев заброшенные виноградные сады в Туапсе и Сочи сделал вывод, что 120 деревьев на одной десятине земли давали в Черкесии такой же сбор винограда, сколько в Мингрелии получается с 6—10 тысяч, а в Имеретин с 15 тысяч лоз42. Более того, десятина черкесского виноградника-сада имела еще массу других насаждений: низких плодовых деревьев и кустарников, овощей, ягод и т.д.
Адыгейские сорта винограда и виноградарство в условиях исторической Черкесии описаны у признанного специалиста по истории адыгского са-
доводства Н.А. Тхагушева, в 40-60-е годы XX в. сделавшего очень много в плане реанимации адыгской садоводческой культуры43.
В начале своего исследования Клинген цитирует генерала и геополитика Ростислава Фадеева, торжествовавшего в 1864 году: «Береговая полоса ожидает теперь, как неразработанный рудник, только людей, которые воспользовались бы ее природными богатствами. Нечего жалеть, что пуста покуда. Вырваны плевела, взойдет пшеница». И здесь же: «Земля закубанцев была нужна государству, в них
самих не было никакой надобности. В отношении производства, народного богатства десять русских крестьян производят больше, чем сто горцев»44. В 1888 году, т.е. через 24 года после начала колонизации адыгских земель, не менее пафосно настроенный В.С.Кривенко был вынужден признать: «Из всех этих 90 тыс. десятин лучшей в округе земли (в 1866 г. комиссия Хатисова-Ротиньянца, командированная наместником Кавказа, признала пригодными для полеводческого хозяйства 90 тыс. десятин, отметив при этом, что черкесы до 1864 г. обрабатывали гораздо большее количество земли — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) в 1886 году было обработано только 420 десятин или половина 1%!»45. В начале XX в. для жителей Туап-синского округа сбор фруктов в черкесских садах составлял как важнейшую часть дохода, так и основное средство выживания. Хлеб, выращиваемый в округе, обеспечивал лишь 1/3 населения, а дефицит восполнялся путем натурального обмена: «За один пуд хлеба кубанцам туапсинцы дают пуд сушеных лесных груш, которых «пропасть» растет в горах. Обмен выгодный, не нужно ни сеять, ни ухаживать, а пойти в известное время в горы и собрать...»46. И у Клингена: «Страдания этих несчастных в первые годы после переселения неисчислимы: люди гибли от лихорадки и цынги; скот, приведенный из Кубанской области, почти весь пал, посевы по равнинам под глубокую плужную вспашку были до того неудачны, что многие казаки просили у начальства свидетельств, что хлеб здесь не родит. Если бы не многочисленные черкесские фруктовые сады, то казакам пришлось бы, чтобы не умереть с голоду, бежать обратно тайком в Кубанскую область. Многие так и сделали, особенно когда наступила война 1877 г.; много лет прошло с тех пор, конечно, казаки приспособились и обтерпелись, но в общем вся судьба русской колонизации восточного берега вышла такая печальная и странная, что несколько лет тому назад генерал Старосельский, по особому поручению (императора — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) объезжавший край, представил положение его только в самых мрачных красках, и колонизация признана совершенно неудавшеюся»47. И снова по поводу колонизации у Клингена: «...более поразительного неуспеха трудно себе представить»48. В 1903 г. начальник Переселенческого управления
А.В.Кривошеий отмечал, что на широкую колонизацию побережья рассчитывать не приходится, «ибо русские крестьяне не скоро сумеют
достичь того уровня, на котором вели хозяйство черкесы"...
читаем Жуковского: «Яблоня восточная, кавказская, Malus orientalis... Единственный дикорастущий на Кавказе вид яблони, чрезвычайно полиморфный... Как правило, сопутствует на Кавказе грушевым лесам. Вид этот несомненно был основным компонентом в генезисе культур-
ной домашней яблони. Некоторые культурные сорта яблони на Кавказе представляют собой одомашненные и измененные прививкой лучшие формы из дикорастущих Malus orientalis...»
По поводу груши: «...Наибольшее число видов рода Pyrus L. сосредоточено в Закавказье (Жуковский относил к Закавказью побережье Краснодарского края, бывшее черкесское побережье, так как формально это уже южный склон хребта; такой же подход у Клингена
при описании черкесских садов), на Кавказе вообще; оно и является основным географическим местом видообразования груши... Груша обыкновенная, Pyrus communis L. ...На Кавказе, по Андрею Федорову, его замещает особый вид — Pyrus caucasica A. Fed., образующий сплошные леса, тянущиеся на много километров, часто в сообществе с яблоней и другими дикими плодовыми. ...Особого внимания заслуживает «вегетативная груша», на Черноморском побережье в Краснодарском крае. Она дает второй урожай плодов вследствие пролиферации цветков и их махровости, в результате чего в образовании ложного плода принимают участие многочисленные элементы
околоцветника и пролифериро-вавших листовых образований, которые, срастаясь, в совокупности образуют плод сложного происхождения, сочный, высоко качественный... На Кавказе происходил очевидно бурный процесс эволюции культурной груши. Здесь обитает в диком состоянии свыше 20 видов рода Pyrus, в том числе P. caucasica. Население с древнейших времен занималось прививками и отбором; здесь возникали во множестве спонтанные межвидовые и межродовые гибриды в зарослях диких плодовых... процесс формообразования культурных сортов груши
происходил здесь совершенно независимо от эллинской культуры груши в Средизе-мье. Вряд ли Средиземье имеет приоритет в происхождении культурных форм груши; наоборот, все данные за то, что именно Кавказ явился ареной эволюции груши — как дикой, так и культурной... ни древность народов Греции, ни ее естественные грушевые ресурсы, ни опыт населения не могут идти даже в отдаленное сравнение с таковыми на Кавказе. ...В Средиземье баски знали о прививках раньше эллинов и научили им иберов. Но баски, возможно, связаны корнями с Кавказом, откуда и восприняли прививки. Родина прививок — Кавказ. Индия не знала их»
О культуре айвы (Cydonya oblonga Mill) Жуковский пишет интересную вещь в связи с опытом черкесского садоводства: «В СССР более
всего разводится на Кавказе, но специальных айвовых садов не существует. Отдельные деревья или группы их имеются в большинстве плодовых садов, особенно яблоневых... Несмотря на отсутствие монокультуры айвы, в СССР имеется немало хороших культурных сортов, плоды которых поражают своей величиной: так, например, сорт «Кыш-айву», найденный в старом черкесском саду на Кавказском побережье Черного моря, дает плоды, достигающие 3 кг. веса»24. Жуковский указывает на эндемичность айвы для территории Кавказа...«Происхождение айвы объяснить не трудно, поскольку это монотипный род; дикая айва была одомашнена и эволюционировала в культуре за счет наследования приобретенных признаков. Большую роль сыграли прививки. Одомашнение произошло на Кавказе, откуда она попала в Малую Азию в ту эпоху, когда там существовала хеттская конфедерация. Позднейшие государства приэгейской части Малой Азии (Лидия, Кария) оценили айву: оттуда она попала к эллинам, как известно, склонным привлекать богов и богинь ко всем своим эмоциям; в результате появился вариант предания о споре между тремя богинями — Юноной, Венерой и Минервой — не из-за яблока, а из-за плода айвы. Из Греции айва попала к римлянам, и Плиний уже описывал шесть сортов айвы. Северным путем айва проникла в Южную Россию, на Украину и в Крым — с того же Кавказа»
Весьма четкую привязку к территории Северо-Западного Кавказа, согласно Жуковскому, имеет слива (виды Primus Mill): «Терн, Primus spinosa...
Наиболее распространен на Кавказе... На Кавказе встречаются крупные заросли, приуроченные к речным системам Кубани, Терека, Иоры, Алазани и другие... Особенно полиморфен терн на Кавказе, где сильно дифференцирован не только морфологически, но и экологически, вплоть до обособления мезофитных форм в лесах средней зоны Главного Кавказского хребта... Алыча, Prunus Vachuschtii... Обитает на Кавказе, в нижнем поясе, до 500-600 м. ...В лесах Северного Кавказа алыча занимает не менее 6000 га, с наибольшим распространением в Краснодарском крае, Сочинском и Нальчикском районах, в Северной Осетии... В Абхазии, где заморозки не столь обычны и много влаги, алыча дает огромные урожаи... Происхождение домашней сливы, Prunus domestica, в последнее время определилось. В диком состоянии ее никогда не было как самостоятельного вида. Происхождение ее гибридогенное. Вполне выяснилось, что она произошла от скрещивания терна и алычи. На Кавказе во многих местах можно находить естественные гибриды терна и алычи или ткемали... В предгорьях Главного Кавказского
хребта обнаружены целые рощи из естественных гибридов терна и алычи, размножившихся корнеотпрысками...
Местом происхождения домашней сливы надо признать Кавказ, где алыча и терн растут совместно и где натуральные гибриды их установлены
многократно... Возникавший постоянно на Кавказе вид Рг. Domestica обратил
на себя внимание древних земледельцев Кавказа и был одомашнен... »26.
По поводу происхождения культурной черешни Жуковский отмечает, что «место начала одомашнивания черешни установить невозможно», но при этом указывает на немаловажное обстоятельство: «кавказская дикая черешня очень мало изучена... на Кавказе имеются новые, еще не описанные виды дикой черешни»27. Дальнейшее изучение кавказского материала, в особенности на территории Краснодарского края, по мысли Жуковского, должно было повлиять на прояснение этого вопроса. Жуковский, видимо, не случайно посчитал важным привести греческое наименование черешни — «керазия». Оно созвучно с адыгским наименованием вишни чэрэз (керэз в шапс. диалекте).
Культура кизила (Cornus mas L.) издавна возделывалась в Черкесии, но не сплошными плантациями, а в лесо-садах. «В лесах Черноморского побережья Кавказа, — отмечает Жуковский, — особенно Туапсинского и Сочинского районов, часто растет в сообществе с боярышником, алычой, орешником, терном, под покровом дуба, клена и др.»31. Большие скопления кизила были на закубанской равнине.
Касаясь вопроса происхождения орешника или лещины (точнее, культуры орешника обыкновенного — Corylus avellana L.), П.М. Жуковский вновь
оперирует понятием лесо-сада, введенным в научный оборот И.Н. Клингеном в 1897г. при исследовании агрикультуры адыгов, и указывает вновь на черкесское побережье. «Использование орешника, — отмечает ученый, — относится к древнейшим временам. На Кавказе еще и сейчас можно наблюдать реликтовый способ превращения зарослей лесного орешника в первый примитивный сад; при вырубке дубового леса или после пожара орешник быстро восстанавливается, образуя обильно плодоносящие заросли, несколько разреживаемые человеком, создающим из них первородный сад... Не имея в своем распоряжении столь огромных дикорастущих ресурсов, как на территории нашей страны, жители Средиземья (Средиземноморья?)вынуждены были издавна прибегнуть к разведению орешника, а не к использованию естественных
зарослей. Древние народы Европы и Кавказа намного раньше прибегли к широкому использованию в пищу семян орешника, нежели народы
Средиземья. Исходный материал, видовой и естественно-гибридный, попал в Сре-диземье в основном из причерноморских горных районов Кавказа (т.е. из Черкесии — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) и Понта»
Еще одна плодовая культура, и в то же время ценнейшая лесообразующая порода, резко подчеркивающая выдающееся значение Северо-Западного Кавказа — каштан. Род Castanea Mill из семейства Буковых (Fagaceae) объединяет 10-12 видов, из коих в России (как и в рамках бывшего СССР) в диком состоянии обитает один и при том наиболее ценный вид Castanea saliva Mill — так называемый каштан настоящий. Весьма любопытно, что этот вид в диком состоянии произрастает в России только на Северо- Западном Кавказе. И здесь же вообще все его основные запасы. Есть небольшие островки в Мингрелии и Аджарии, а за рубежом — в Турции и на Балканах. С каштановыми лесами Черкесии сопоставимы только его скопления в Испании — в Астурии и стране басков33. «На Кавказе, — пишет Жуковский, — основные лесные массивы каштана, начинаясь в северо- западной части Туапсинского района Краснодарского края в бассейне реки Небуг, тянутся полосой
вдоль Черноморского побережья на юго-восток; в Абхазии обширные леса по рекам Аше, Шахе и Мзымта (здесь автор ошибается, т.к. все эти три реки на территории Краснодарского края; из них первые две на территории Шапсугии, а Мзымта на территории исторической Джигетии — области садзов, т.е. на стыке Черкесии и Абхазии), особенно по среднему течению рек Гога, Бзыби, на левом берегу реки Келасури, в долине рек Амткел, Кодор и др. В Западной Грузии, по соседству с Абхазией, каштан распространен до с.Худон»34. Большие массивы каштана имеются и на северном склоне черкесских гор (современный Майкопский район Республики Адыгея), о чем не пишет Жуковский. Он оценивает площадь кавказского каштана в 100000 га, а в Западном Средиземноморье (Италии, Южной Франции, Испании) в 115000 га, что опять-таки сильно выделяет регион Северо-Западного Кавказа и смежной с ним Абхазии, как наиболее богатый каштаном в прошлом и настоящем. Жуковский приводит любопытный факт предпочтения кавказского каштана: стропила знаменитого по архитектуре Реймсского собора,
разрушенного немцами во время первой мировой войны, были сооружены из кавказского каштана35. Древесина кавказского каштана обладает
уникальными свойствами: она очень красива, прочна, т.е. намного прочнее дуба, а высокое содержание в ней таннидов делает ее очень стойкой по отношению к паразитическим грибам — разрушителям древесины.
Древесина кавказского каштана является наилучшей для приготовления винных бочек: лучшие вина вырабатывались в бочонках из каштановой
клепки. Мы можем с уверенностью предположить, что горцы Черкесии и Абхазии широко использовали каштан при строительстве своих пиратских кораблей.
В Аджарии, где климат очень влажный, и где по образному выражению профессора А.Н.Краснова (1895г.) «гниют камни», местные жители
предпочитали сооружать свои дома из каштана, «единственной породы, не подвергающейся в этом чрезмерно влажном климате моментальному гниению»36. До революции богатые европейцы покупали на снос такие строения в Аджарии и использовали каштановую древесину для отделки своих яхт, домов, замков.
«Из сравнения существующих культурных видов каштана выясняется, —отмечает Жуковский, — что наш кавказский С. sativa характеризуется
сильным ростом, поздним плодоношением, крупной величиной плода, невысокой сахаристостью;...»37. Кавказский каштан достигает 35 м в высоту и 2 м в диаметре, обладая огромной шаровидной кроной. Таких деревьев нет нигде в мире. В Японии в префектуре Аомори (расположенной на самом севере страны, на островах) был обнаружен крайне интересный культовый памятник III тыс. до н.э., при строительстве которого были использованы стволы каштана (Castanea crenata Sieb. et Zucc или C.japonica Bl.) с диаметром не менее метра и длиной не менее 18м. Деревья со столь заурядными, по кавказским меркам, параметрами не были найдены ни в Японии, ни на
Дальнем Востоке. Организаторы этого международного проекта обратились к российскому правительству за разрешением подыскать такие деревья на Черноморском побережье Кавказа. И в 1996г. шесть огромных деревьев кавказского каштана, прошедших тщательный отбор, были переправлены из Головинского лесничества Сочи в Японию"
«Одной из особенностей адыгского садоводства, — отмечает М.Ю. Унарокова, — являлась присущая ему развитая сортовая структура,
которая обеспечивала употребление свежих фруктов в течение круглого года. ...Примечательно, что адыги не ограничивались культи-вированием плодовых деревьев на приусадебных участках — щагухат, возделыванием садовых плантаций — чъыг-хат. Окрестные леса они превращали в лесо- сады. Так, в Шапсугии бытовала традиция, согласно которой каждый, кто весной выходил в лес, обязан был привить черенок одного плодового дерева... В ауле Агуй вспоминают об одном человеке, который в окрестных лесах оставил после себя около 300 плодовых деревьев. Лесо-сады служили дополнительным али-ментарным источником, в экстремальных же условиях их значение для западных адыгов трудно было переоценить»
В 1902 году С.Васюков, обозревая плачевное состояние Черноморской губернии, писал: «А давно ли, 40 с небольшим лет здесь, в горах, была блестящая черкесская культура. Горцы прекрасно умели возделывать зерновые растения, культивировать плодовые, производили хлопок и мед, причем последний в огромном количестве отправляли за границу. Веками выработанные предупредительные меры против лихорадок,
этого действительного бича для русских, известны тем, кто интересовался черкесской культурой, плодами которой мы, к сожалению, не вос-
пользовались и не сохранили, не поддержали того опыта, который эти люди оставили нам в наследие: тоже должно сказать о фруктовых садах и горных дорогах — как те, так и другие заросли и одичали... С уверенностью можно сказать, что черкесская культура по отношению дорог стояла несравненно выше русской... »41.
В работах многих кавказоведов (даже у тех, кто с большой симпатией воспринимает адыгскую культуру) можно прочесть, что в Черкесии
совершенно не было двух вещей — дорог и виноградников. Огромное заблуждение. Дело в том, что адыги не закладывали обычных виноградников, а пускали лозу по дереву (ольхи, шелковицы, др.). Этот способ возделывания был как наиболее рентабельным, так и требовал большого знания почвенно-климатических условий. Подобные адыгские виноградные сады не болели и давали отличный урожай и через 30 — 40 лет после выселения их хозяев в Турцию. И.Н.Клинген был буквально восхищен примером сбора 30 пудов винограда с одного ольхового дерева, срубленного (!) колонистом на Кубанском посту в устье Дагомыса. И.Н.Клинген, осмотрев заброшенные виноградные сады в Туапсе и Сочи сделал вывод, что 120 деревьев на одной десятине земли давали в Черкесии такой же сбор винограда, сколько в Мингрелии получается с 6—10 тысяч, а в Имеретин с 15 тысяч лоз42. Более того, десятина черкесского виноградника-сада имела еще массу других насаждений: низких плодовых деревьев и кустарников, овощей, ягод и т.д.
Адыгейские сорта винограда и виноградарство в условиях исторической Черкесии описаны у признанного специалиста по истории адыгского са-
доводства Н.А. Тхагушева, в 40-60-е годы XX в. сделавшего очень много в плане реанимации адыгской садоводческой культуры43.
В начале своего исследования Клинген цитирует генерала и геополитика Ростислава Фадеева, торжествовавшего в 1864 году: «Береговая полоса ожидает теперь, как неразработанный рудник, только людей, которые воспользовались бы ее природными богатствами. Нечего жалеть, что пуста покуда. Вырваны плевела, взойдет пшеница». И здесь же: «Земля закубанцев была нужна государству, в них
самих не было никакой надобности. В отношении производства, народного богатства десять русских крестьян производят больше, чем сто горцев»44. В 1888 году, т.е. через 24 года после начала колонизации адыгских земель, не менее пафосно настроенный В.С.Кривенко был вынужден признать: «Из всех этих 90 тыс. десятин лучшей в округе земли (в 1866 г. комиссия Хатисова-Ротиньянца, командированная наместником Кавказа, признала пригодными для полеводческого хозяйства 90 тыс. десятин, отметив при этом, что черкесы до 1864 г. обрабатывали гораздо большее количество земли — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) в 1886 году было обработано только 420 десятин или половина 1%!»45. В начале XX в. для жителей Туап-синского округа сбор фруктов в черкесских садах составлял как важнейшую часть дохода, так и основное средство выживания. Хлеб, выращиваемый в округе, обеспечивал лишь 1/3 населения, а дефицит восполнялся путем натурального обмена: «За один пуд хлеба кубанцам туапсинцы дают пуд сушеных лесных груш, которых «пропасть» растет в горах. Обмен выгодный, не нужно ни сеять, ни ухаживать, а пойти в известное время в горы и собрать...»46. И у Клингена: «Страдания этих несчастных в первые годы после переселения неисчислимы: люди гибли от лихорадки и цынги; скот, приведенный из Кубанской области, почти весь пал, посевы по равнинам под глубокую плужную вспашку были до того неудачны, что многие казаки просили у начальства свидетельств, что хлеб здесь не родит. Если бы не многочисленные черкесские фруктовые сады, то казакам пришлось бы, чтобы не умереть с голоду, бежать обратно тайком в Кубанскую область. Многие так и сделали, особенно когда наступила война 1877 г.; много лет прошло с тех пор, конечно, казаки приспособились и обтерпелись, но в общем вся судьба русской колонизации восточного берега вышла такая печальная и странная, что несколько лет тому назад генерал Старосельский, по особому поручению (императора — прим. Б.С. Агрба и С.Х. Хотко) объезжавший край, представил положение его только в самых мрачных красках, и колонизация признана совершенно неудавшеюся»47. И снова по поводу колонизации у Клингена: «...более поразительного неуспеха трудно себе представить»48. В 1903 г. начальник Переселенческого управления
А.В.Кривошеий отмечал, что на широкую колонизацию побережья рассчитывать не приходится, «ибо русские крестьяне не скоро сумеют
достичь того уровня, на котором вели хозяйство черкесы"...