1852 год: "Кавказ так мало был известен мне, что, допустив в читателях тот взгляд,
который я имел тогда, я решительно становлюсь в тупик и вижу
совершенную невозможность составить описание того, что поражало
меня. Надеюсь, что читатели мои или не имеют о Кавказе никакого
понятия или понятие хоть сколько-нибудь верное; в противном
случае мы никак не поймем друг друга. Когда-то в детстве или первой
юности я читал Марлинского; и разумеется, с восторгом, читал
тоже не с меньшим наслаждением кавказские сочинения Лермонтова.
Вот все источники, которые я имел для познания Кавказа, и
боюсь, чтобы большинство читателей не было в одном положении
со мною. И это было так давно, что я помнил только то чувство,
которое испытывал при чтении, и возникшие поэтические образы
воинственных черкесов, голубоглазых черкешенок, гор, скал, снегов,
быстрых потоков, чинар... бурка, кинжал и шашка занимали в
них не последнее место. Эти образы, украшенные воспоминанием,
необыкновенно поэтически сложились в моем воображении. Я давно
уже позабыл поэмы Марлинского и Лермонтова, но в моем
воспоминании составились из тех образов другие поэмы в тысячу раз
увлекательнее первых. Передать их словами я не покушался, потому
что знал, что это невозможно, и втайне наслаждался ими. Случалось
ли вам читать стихи на полузнакомом языке, особенно такие,
которые вы знаете, что хороши. Не вникая в смысл каждой фразы,
вы продолжаете читать, и из некоторых слов, понятных для вас,
возникает в вашей голове совершенно другой смысл, правда, неясный,
туманный и не подлежащий выражению слов, но тем более
прекрасный и поэтический. Кавказ был долго для меня этой поэмой
на незнакомом языке; и, когда я разобрал настоящий смысл ее, во
многих случаях я пожалел о вымышленной поэме и во многих
убедился, что действительность была лучше воображаемого. Постараюсь
передать смысл как той, так и другой поэмы. Слово далеко не
может передать воображаемого, но выразить действительность еще
труднее. Верная передача действительности есть камень преткновения
слова. Авось воображение читателя дополнит недостаток выражения
автора.
Без этого содействия как пошлы и бесцветны были бы все описания.
Чтобы поставить воображение читателя на ту точку, с которой
мы можем понимать друг друга, начну с того, что черкесов нет —
есть чеченцы, кумыки, абазехи и т. д., но черкесов нет. Чинар нет,
есть бук, известное русским дерево, голубоглазых черкешенок нет
10(ежели даже под словом черкесы разуметь собирательное название
азиатских народов) и мало ли еще чего нет. От многих еще звучных
слов и поэтических образов должно вам будет отказаться, ежели вы
будете читать мои рассказы. Желал бы, чтобы для вас, как и для
меня, взамен погибших, возникли новые образы, которые бы были
ближе к действительности и не менее поэтичны.
feb-web.ru/feb/tolstoy/texts/pss100/t02/t02-207...
который я имел тогда, я решительно становлюсь в тупик и вижу
совершенную невозможность составить описание того, что поражало
меня. Надеюсь, что читатели мои или не имеют о Кавказе никакого
понятия или понятие хоть сколько-нибудь верное; в противном
случае мы никак не поймем друг друга. Когда-то в детстве или первой
юности я читал Марлинского; и разумеется, с восторгом, читал
тоже не с меньшим наслаждением кавказские сочинения Лермонтова.
Вот все источники, которые я имел для познания Кавказа, и
боюсь, чтобы большинство читателей не было в одном положении
со мною. И это было так давно, что я помнил только то чувство,
которое испытывал при чтении, и возникшие поэтические образы
воинственных черкесов, голубоглазых черкешенок, гор, скал, снегов,
быстрых потоков, чинар... бурка, кинжал и шашка занимали в
них не последнее место. Эти образы, украшенные воспоминанием,
необыкновенно поэтически сложились в моем воображении. Я давно
уже позабыл поэмы Марлинского и Лермонтова, но в моем
воспоминании составились из тех образов другие поэмы в тысячу раз
увлекательнее первых. Передать их словами я не покушался, потому
что знал, что это невозможно, и втайне наслаждался ими. Случалось
ли вам читать стихи на полузнакомом языке, особенно такие,
которые вы знаете, что хороши. Не вникая в смысл каждой фразы,
вы продолжаете читать, и из некоторых слов, понятных для вас,
возникает в вашей голове совершенно другой смысл, правда, неясный,
туманный и не подлежащий выражению слов, но тем более
прекрасный и поэтический. Кавказ был долго для меня этой поэмой
на незнакомом языке; и, когда я разобрал настоящий смысл ее, во
многих случаях я пожалел о вымышленной поэме и во многих
убедился, что действительность была лучше воображаемого. Постараюсь
передать смысл как той, так и другой поэмы. Слово далеко не
может передать воображаемого, но выразить действительность еще
труднее. Верная передача действительности есть камень преткновения
слова. Авось воображение читателя дополнит недостаток выражения
автора.
Без этого содействия как пошлы и бесцветны были бы все описания.
Чтобы поставить воображение читателя на ту точку, с которой
мы можем понимать друг друга, начну с того, что черкесов нет —
есть чеченцы, кумыки, абазехи и т. д., но черкесов нет. Чинар нет,
есть бук, известное русским дерево, голубоглазых черкешенок нет
10(ежели даже под словом черкесы разуметь собирательное название
азиатских народов) и мало ли еще чего нет. От многих еще звучных
слов и поэтических образов должно вам будет отказаться, ежели вы
будете читать мои рассказы. Желал бы, чтобы для вас, как и для
меня, взамен погибших, возникли новые образы, которые бы были
ближе к действительности и не менее поэтичны.
feb-web.ru/feb/tolstoy/texts/pss100/t02/t02-207...